Это было в каменном веке. Охотники на мамонтов. Пещеры красной реки

Ньян пошел к своей хижине и начал наводить в ней порядок. Выбросил из хижины все шкуры — надо проветрить их, некоторые уже покрылись плесенью. Нашел нож из ребра мамонта и начал размахивать им над головой так, что свистел воздух. Потом осмотрел его и решил немного подточить на камне. Присев на траву за хижиной, Ньян острым кремнем начал выбивать на гладкой поверхности ножа черточки и точки, и скоро они превратились в пасущегося зубра. При этом охотник тихонько напевал. Работа спорилась. Женщины, глядя на Ньяна, тоже вынесли шкуры из хижин и разложили их на солнышке. Некоторые принялись украшать свои одежды, они пришивали к кожаным фартукам ракушки и косточки, острым кремневым шилом протыкали шкуру и протаскивали в отверстие гладкую костяную иглу с толстой ниткой–жилой.

Где работают женщины, там всегда звучит песня. Вот и сейчас женщины запели:

— Ханга–а–ха, ха–а!

Копчем принес отцу обожженную в костре фигурку. Все обошлось благополучно, фигурка нигде не потрескалась.

Ньян натер фигурку смесью из сала и золы и подвесил ее в хижине (Эта глиняная статуэтка была найдена при раскопках в 1925 году и известна теперь в науке как Вестоницкая Венера (Венера — богиня красоты в античной мифологии).).

Отныне Ниана постоянно будет с ним, теперь он не одинок.

К вечеру вернулись охотники. Охота была неудачной: две лисицы, которых никто не хотел есть, и маленький олененок. Да еще Сын Мамонта принес двух сурков и несколько куропаток.

Во время ужина вновь разгорелся спор, кому же быть во главе племени. Соглашались, когда говорили о смелом вожде, и тут же умолкали, когда надо было кого–нибудь назвать. В каждом находили недостатки.

— Этого не хотим! — кричали всякий раз.

Никто не хотел считаться с мнением другого. Каждый защищал то, что ему пришло в голову. Охваченные гневом, люди походили на свору собак. Так ни до чего не договорившись, они разошлись. Но из многих хижин еще долго раздавалось недовольное бормотание.

— Этой ночью буду сторожить я, — заявил Сын Мамонта. Он не мог простить прожорливой росомахе ночного грабежа и хотел сам рассчитаться с хищницей. — Кто со мной? — обратился он к сидящим у костра охотникам. Старый Космач встал и присоединился к Сыну Мамонта.

Из хижины коварного Задиры донеслось, как всегда, ехидное:

— Космач будет сторожить? Считайте, что у росомахи сегодня праздник!

Все промолчали. С Задирой никто не хотел связываться. Копчем с Бельчонком подтащили шкуры и устроили себе постель перед хижиной Ньяна, положив рядом новые копья. Вместо кремневых на них были острые костяные наконечники. Ребята надеялись ночью подкараулить росомаху. Становище погрузилось в сон.

МАМОНТЫ

Ночь прошла спокойно. Никто не появился вблизи стоянки. Но Задира все–таки что–то заметил. Прошелся несколько раз по становищу, словно отыскивая какую–то вещь, а потом подошел к костру и громко заявил:

— Росомаха унесла Ньяна! Росомаха украла Ньяна!…

И действительно, Ньян исчез. Росомаха, конечно, тут была ни причем.

Ньян не вернулся ни к вечеру, ни на следующий день, ни на третий. Дни проходили за днями, а в племени по–прежнему царил беспорядок, и пожилые охотники напрасно старались объединить перессорившихся мужчин. Недалеко от становища появился табун диких лошадей, но охотники не спешили на охоту и вернулись ни с чем. Потом они пожалели, что не выставили на холмах дозоры, которые вовремя могли бы предупредить их о приближении табуна.

Однажды Дыю перешел лохматый носорог, но, обнаружив становище, скрылся раньше, чем охотники успели к нему добежать. Мужчины переругивались, сваливая вину один на другого. Волчьему Когтю надоело слушать их пререкания, и он вместе с Зайцем отправился в дозор на холмы. Космач с Укмасом решили пойти к реке. Остальные мужчины продолжали спорить о том, куда следует идти на охоту, кто с кем пойдет и кто будет во главе. Как обычно, Задира и Куница над всеми насмехались, но никто не стал их останавливать. Все были недовольны друг другом, и никто в племени не пользовался таким уважением, чтобы к его голосу прислушались. Всем хотелось, чтобы в племени наконец воцарился порядок, но никто не хотел никому подчиняться, никто никого не хотел слушать. Ясно было, что это до добра не доведет. И результаты не заставили себя ждать.

Наступили голодные дни.

Благо, что еще люди отъелись после удачной охоты на зубров, не то совсем бы плохо пришлось.

Ньян отсутствовал уже целую неделю, и никто не знал, что случилось со смелым охотником. Может быть, волки давно уже обглодали его кости? И вдруг совсем неожиданно Ньян появился в становище. Уставший, окровавленный, едва державшийся на ногах, он шел, ведя за собой молодую женщину со связанными руками. Сбежалось все племя.

— Ньян привел жену! Ньян привел жену! — раздавались возбужденные голоса.

Такого интереса и удивления уже давно не вызывало ни одно событие. Ньян наклонился к роднику и долго пил. Потом встал, и не отирая воды, стекающей с усов и бороды, развязал женщине руки, сказав при этом только одно труднопроизносимое слово:

— Шчекта!

Это было имя новой жены Ньяна.