Это было в Коканде

Шли праздники. Широкий двор купца был покрыт коврами, камышом и кошмами. В гостях, на представлении, которое обещало быть долгим, на несколько ночей, находились люди богатые, знатные, уважаемые. Все они вносили свою долю в расходы. Кроме гостей, - а их набралось человек пятьдесят, - возле стен двора стояли толпы зрителей. Ревел карнай, играли мальчики на сурпаях, ухал чильманды - бубен с погремушками, и дрожал барабан. Гостей обносили всевозможными сладостями, фисташками, фруктами, пили шур-чай, бузу и вино.

Ачильбай вышел к гостям в роскошном халате, раскрашенный, как персиянка, легкий и тонкий, точно розовый куст. Его окружали хор мальчиков, певцы, танцоры и музыканты. Он никогда не ездил один. На празднике певец увидал юношу Хамдама. На третий день к его ногам он бросил кожаный мешок, наполненный золотыми монетами, и пел ему всю ночь. Двор был освещен огнями. Триста человек были свидетелями этой соловьиной песни. Хамдам ушел за Ачильбаем. Он бродил с ним недели три, до тех пор, пока отец не вырвал его из рук Ачильбая.

В шестнадцатом году, уже вернувшись из Сибири и женившись, Хамдам встретил Ачильбая в Ташкенте. Он пришел к нему, будто в свой дом.

Ачильбай был давно женат, дети его стали взрослыми. Вторая половина жизни певца оказалась менее блистательной. Ачильбай теперь уже не пел, он держал школу бачей-плясунов. Деньги кончались. Он проживал их, а школа рассыпалась с начала войны. Только три-четыре мальчика остались у него.

Вечером старик пригласил Хамдама к себе в гости: он воспользовался тем, что женщины праздновали весну, варили сумаляк - жидкий кисель из пшеничного солода. В этот день, в случае прихода постороннего мужчины, женщинам разрешалось не прятаться.

Ачильбай появился так же торжественно и спокойно, как в старину, прямой и сильный. На нем был истрепанный парчовый халат. Парча потускнела, но Хамдам заметил, что старик подчернил себе брови и наложил румяна на щеки. Ачильбай поклонился Хамдаму:

- Ас-салям-алейкум! Окажи милость и займи место среди нас, дорогой гость!

Хамдам сел рядом с дочкой Ачильбая, Садихон. Она понравилась ему.

Около арычка рос миндаль. Под его кустами на глиняной широкой софе, покрытой ковром, лежал жирный сын Хамдама, Абдулла.

Хамдам приехал в Ташкент с Абдуллой. Абдулла не понимал: зачем кривляется этот старик, приятель отца? Абдулла-джан любил фокусников, плясунов, движущихся кукол. «Что может показать эта обезьяна? Зачем отец привел меня сюда?» - думал он.

Ачильбай поднял руку.

Хамдам, вдруг ставший ловким и молодым, словно юноша, подбежал к певцу, подавая ему дутар. У Хамдама вспыхнуло сердце, когда он увидал пальцы своего друга.

Старик улыбнулся и нежно дотронулся до его руки, потом протянул пальцы к струнам, уверенно оглядел своих немногочисленных слушателей, сидевших у огня, и начал песню:

Любимый мой! Я рад тебе,
Из-за тебя меня постигла печаль.
И год, и десять, и двадцать лет разлуки
Я не забыл тебя.
Я рад, что ты пришел.
Неужели тебе не жаль меня?
Я устал от базара жизни,
Я поседел на дорогах греха,
Но, если хочешь, возьми мою душу
Это все, что я могу подарить тебе.
Напой меня, о виночерпий!
Дай мне лекарство!
Я ранен тобой навек…

Хамдам сидел на галерейке, за столиком, глотал водку и плакал. В тот же вечер Ачильбай привел к нему Садихон…

…Сейчас, после встречи со стариком, трудно было освободиться от всех этих воспоминаний. Они невольно приходили в голову. Поэтому Хамдам вернулся к себе на квартиру злым и раздраженным. Сам прикрыл ставни, запер в своей комнате дверь и зажег свечу.

«Старость - плохая пора, - подумал он. - Как запаршивел старик! Неужели и я буду таким же, как Ачильбай?»

12

Но надо было думать о другом, более существенном, надо было торопиться. «Значит, этот Джемс принял имя Замир-паши, - думал Хамдам. Неужели эмир сегодня проходит здесь? Никто ничего не знает. Но есть вещи, которые лучше не знать… Откуда я знаю, что его зовут Джемс? Не помню».

Но потом он вспомнил. Это сказал ему однорукий киргиз, с которым он встретился на съезде курбаши.

Хамдам отлично понимал, что, разбив Исламкула, он приобретет полное доверие. «Надо сейчас же решить, - думал он, - что делать? Перейти окончательно на сторону красных или…»

Внезапное желание все изменило в нем. Снова он вздумал сыграть в обе стороны и послал ординарца за Юсупом.

Когда Юсуп пришел, он спросил его:

- Как ты думаешь, какой эскадрон послать на юг?