Это было в Коканде

- Разве это красные командиры? - произнес он с презрением.

Потом, подозвав начальника татарской бригады, сказал ему:

- Прочитайте приказ полку! - И, обернувшись к остальным, добавил: Все, товарищи! Совещание кончено.

На белой площади, залитой солнцем, в строю под ружьем стоял полк Ахунджана, а впереди него - спешенная татарская бригада.

Аскеры были рады тому, что они построены в тылу у бригады. Так было удобнее стрелять. Но это же самое обстоятельство как бы исключало возможность столкновения. Многие из них недоумевали: о какой вражде толковали им курбаши? И те и другие еще не предвидели последствий. Бригада знала, что готовится разоружение полка Ахунджана и шум поэтому возможен, но никто из бойцов не ожидал боя. А большинство аскеров, сбитых с толку Ахунджаном и не посвященных в его игру, вообще желало мирного исхода.

Когда начальник бригады вышел на площадь, молодой, сильный голос скомандовал:

- Смир-но!

Все замерли. Было тихо и солнечно. Как серебряные точки, сверкали на солнце кончики штыков. Прочитав приказ о разоружении, начальник оглядел площадь. Он обрадовался тому, что все проходит так благополучно. Почти парадным шагом к нему приближался молодой командир, молодцеватый, красивый парень. Выгоревшая и поношенная форма сидела на нем щеголевато, точно новенькая. Только пояс слегка оттягивался тяжелым кольтом в деревянной кобуре, с именной серебряной дощечкой. Это было наградное оружие.

Касимов, молодой татарин из-под Казани, волжский грузчик, полгода тому назад вступивший добровольцем в бригаду, за лихость в бою на Актюбинском фронте, за четкость в работе дослужился уже до командира роты. В каждом движении Касимова, любимца татарской бригады, чувствовался веселый и смелый характер. Сегодня впервые в своей жизни Касимов исполнял такую почетную и ответственную задачу - он командовал на площади. В каждом звуке его голоса, в каждом движении заметна была наивная сдержанность.

Начальник бригады погасил улыбку и с официальной торжественностью вручил ему приказ.

Вдруг из полка Ахунджана послышались залпы. Красивый молодой татарин Касимов выпрямился, приподымаясь на носках, и закинул голову, точно готовый взлететь.

- Брига-ада, кругом марш! Винтовки наперевес! - звонко закричал он.

Бригада, сделав оборот, ощетинилась штыками против полка Ахунджана.

Выстрелы не прекращались. Они неслись из разных точек полка. Стреляли провокаторы басмачи, заранее расставленные Ахунджаном среди аскеров.

Первой жертвой был Касимов. Его убили на месте. Упав навзничь, в пыль, он не выпустил из рук приказа, и лицо его, за секунду до этого румяное и довольное, исказилось, и широкий белый лоб треснул, как кусок сахара. Басмачи стреляли разрывной пулей со срезанной головкой. Тут же упало еще несколько бойцов. Они падали сразу, даже не сгибаясь. Они выпадали из рядов бригады, будто карты, поставленные на ребро. Выстрелы басмачей были меткими.

Бригада пошла в штыки. Аскеры бросились врассыпную, отстреливаясь и нападая. На окраинах стояли заставы.

Начался бой.

Ахунджану не удалась провокация. К вечеру весь полк Ахунджана был собран и разоружен, из города никто не мог выйти.

25

Фрунзе прибыл в Коканд.

Поезд Реввоенсовета стоял у станции, на запасных путях, неподалеку от перрона. Железнодорожники забыли, что возле вокзала свален мусор, и сейчас шла уборка; метельщики подняли пыль столбом. Ремонтная бригада обходила пути, всюду наводя порядок. Разбитые цветные стекла на фонарях стрелок, на которые до сих пор почему-то не обращали внимания, приказано было заменить новыми, и двое рабочих с алмазом, запасом стекол и шматком замазки бегали от стрелки к стрелке. Чувствовалось в этой суматохе, что прибытие командующего встряхнуло всех.

Горбатый Синьков, сегодня утром назначенный комендантом, боясь повысить голос, тихим шепотом распекал дежурного по станции.

- Откуда швабра? Откуда тряпки? Тыщу лет не мыли пол, а вымыли - так грязь размазали. Вот погодите, будет вам ужо! - грозился он и, взяв дежурного под руку, понесся вместе с ним дальше по перрону.

Был теплый, душный вечер.

Длинный поезд притих. Кое-где в нем виднелся свет. Но по-настоящему были освещены лишь два вагона. В одном помещались радиосвязь и телеграф, до сих пор занятые передачами, а в другом, маленьком салон-вагоне, находился командующий фронтом Фрунзе. Несмотря на поздний час, он еще работал.

Все сотрудники штаба, кроме дежурных, уже разбрелись по городу. Однако на перроне еще толпились военные из тех, кому не приказано было отлучаться, да бойцы из татарской бригады, сопровождавшие поезд.

Мимо перрона, по путям, красноармеец провел кобылу с забинтованными бабками. Один из бойцов окликнул ее. Кобыла затеребила ушами и заскакала. Красноармеец ласково шлепнул ее поводом и сказал:

- Балуй, шельма!