Это было в Краснодоне

И, повернувшись, с трудом втиснулся в машину. Соликовский вернулся в свой кабинет и сказал Подтынному:

— Ну, давай списки. Будем смотреть, кому идти в рай, а кому — в ад…

В этот день вернулись домой все родители молодогвардейцев и те, кого арестовали просто по подозрению. В их число попал и Витя Лукьянченко — против него никаких улик не было. В камерах остались коммунисты и молодогвардейцы.

То, что происходило затем в сером бараке, описать невозможно. Помните короткие, страшные строки романа А. Фадеева «Молодая гвардия»: «И мучения, которым их подвергали теперь, были мучения, уже непредставимые человеческим сознанием, немыслимые с точки зрения человеческого разума и совести».

Описывая жуткие сцены истязаний и пыток молодогвардейцев, А. Фадеев ни на йоту не отходил от правды. Они основаны на признаниях самих палачей, позже представших перед народным судом за свои злодеяния. Фашистские выродки рассказали, что во время пыток Анатолию Попову отрубили ступню и раздробили пальцы рук, Николаю Сумскому перебили правую руку, сломали ключицу, выбили глаз, Владимиру Осьмухину отрубили кисть правой руки… Особенно зверским истязаниям были подвергнуты девушки. Молоденькую учительницу из поселка Краснодон Тосю Елисеенко фашисты посадили на раскаленную плиту, Тоне Иванихиной вырезали грудь и выжгли глаза, у Ули Громовой вырезали на спине звезду.

Но как ни лютовали гитлеровцы, они не смогли поставить молодогвардейцев на колени, сломить их дух. Юные патриоты стойко перенесли все тяжкие испытания, выпавшие на их долю.

Виктор Третьякевич после многократно повторившихся пыток сказал «майстеру»:

— Вы рассчитываете на то, что ваши средневековые орудия пыток произведут устрашающее действие? Напрасно! Мне не надо минуты на раздумывание. Я скажу вам все. Да, это мы убивали фашистов, уничтожали вашу технику. Мы старались делать все, чтобы прогнать вас с нашей земли. Как патриоты своей Родины, мы боролись за ее честь и свободу. За Родину я готов умереть.

Уля Громова с презрением бросила в лицо палачам одну только фразу:

— Я не буду отвечать на ваши вопросы, потому что не признаю за вами права судить меня!

Тоня Иванихина не произнесла ни слова. Она молча перенесла все пытки…

Взбешенные упорством подпольщиков, гитлеровцы все больше распалялись. Все страшнее, все кошмарнее становились истязания.

Так продолжалось до пятнадцатого января.

Хмурое солнце медленно, будто нехотя, поднялось над Краснодоном. Неяркие лучи его осветили серый барак, проникли в окна камер, возвещая начало нового дня.

Светлые блики робко скользнули по стенам, упали на пол, где спали вповалку хлопцы, и, будто чувствуя их ласковое прикосновение, ребята зашевелились, один за другим стали подниматься, протирая глаза.

Первым встал на ноги Николай Жуков — коренастый, как молодой дубок, веселый моряк, участник обороны Севастополя. Стараясь не обращать внимания на острую боль, пронизывающую все тело, Николай сделал физзарядку, насвистывая какой‑то веселенький мотив, затем потрепал по плечу спавшего рядом Василия Гукова.

— Эй, пехота! Проспишь все царство небесное. А ну, подъем!

Василий нехотя повернулся, сел. Растирая затекшую руку, сердито посмотрел на шершавые доски пола.

— Ну да, на такой перине заспишься. Все бока отлежал… — И, повернувшись к Николаю, шутливо проворчал: — Чего раскричался? И не пехота я, а в артиллерии служил. Не разбираешься в родах войск, салага…

— Это я салага? — Николай подпрыгнул на месте, вскинул руки на грудь. — Хлопцы, а ну скажите этому сухопутному сверчку, кто быстрее всех Донец переплывает? А кто в городе первенство по гребле держал? Да меня, если хочешь знать, потому и на флот взяли. Туда, понимаешь, особый отбор… — Хитро прищурив глаз, Николай подмигнул хлопцам и повернулся к Василию: — А знаешь, Васек, почему тебя в артиллерию взяли? Есть такое правило: франт — в кавалерии, лодырь — в артиллерии…

— Э, нет, это правило уже не соблюдается, — вмешался в шутливый спор Ваня Земнухов. — Я эту поговорку тоже знаю. Красавцы — во флоте, так ведь дальше? А как же тогда тебя во флот взяли, с таким‑то носом? Нарушили правило…

Николай обескураженно пощупал свой нос, растерянно пробормотал:

— И не во флоте, а на флоте. Грамматики не знаешь…

Дружный смех проснувшихся ребят не дал ему договорить.

Неожиданно Толя Попов поднял голову, настороженно осмотрелся.

— А ну, стойте, хлопцы. Что‑то тихо кругом…

Все затаили дыхание, прислушиваясь. В самом деле, в бараке было необычно тихо. Даже полицаи, изредка проходившие по коридору, разговаривали между собой вполголоса, ходили крадучись, стараясь не скрипеть половицами.

И все враз поняли, что означает это мрачное затишье…

— Какое число сегодня? — спросил Толя.

— Пятнадцатое, — ответил лежавший рядом с ним Земнухов.

— Так… Именинник я сегодня, выходит. Девятнадцать уже… Мама в этот день всегда пироги пекла… с печенкой… Записку ей надо… Бумаги…