Это было в Ленинграде. У нас уже утро

Вернулась Вологдина. Она гладко причесала волосы, и русая прядь больше уже не свешивалась у неё на лоб.

— Я поставила чайник, — сказала она, — надо же напоить начальство с дороги. Тем временем мне приготовят комнату.

Доронин внимательно посмотрел на Вологдину. У неё были тонкие, но не злые губы и чуть насмешливые глаза.

— Насчёт комнаты отставить, — сказал Доронин, — вы будете спать здесь, а я…

— Не выдумывайте, пожалуйста, — прервала его Вологдина, усаживаясь на кровать. — Скажите-ка лучше: вы к нам откуда?

— Из Ленинграда.

— Я не о том. С каких промыслов?

— Собственно… я не с промыслов.

— Из главка?

— Нет. Я… очень давно работал по рыбе. Лет десять назад. Потом служил в армии. Я кадровый.

— Но мне передали, что вы назначены директором нашего комбината. Так?

— Говорят, что так.

— Интересно, — неопределённо сказала Вологдина; она явно была разочарована и не думала этого скрывать.

Доронин почувствовал себя задетым. Разве он не доказывал в Москве, что давно отстал от рыбного дела? Разве он приехал сюда по собственной воле?

— Вы, кажется, недовольны моим приездом? — сухо спросил он.

— Нет, что вы! — холодно ответила Вологдина, подымаясь с кровати. — Начальство знает, что делает.

Она снова вышла из комнаты и вскоре вернулась с чайником.

Это был огромный чайник, какие часто можно видеть в поездах дальнего следования. Вологдина несла его в одной руке, а другой держала за ушки две крошечные японские чашечки. Разлив чай и снова присев на кровать, она сказала:

— Пейте.

Доронин пододвинул к себе чашечку. Некоторое время они пили молча.

— Что это означает? — спросил наконец Доронин, указывая на чертёж, висевший над столом. — Не наш ли комбинат?

— Да, — рассеянно ответила Вологдина. — Таким он, должно быть, снился японцам. А на деле то были сараи и вообще… сплошная кустарщина. Да сейчас и того хуже. Все сожгли, разрушили… — Она помолчала и вдруг спросила: — Вы на море-то когда-нибудь бывали?

Доронин понял, что, отвечая на его вопрос, она думала совсем о другом.

— Нет, — спокойно сказал он, — если не считать пригородных рейсов по Финскому заливу.

Раздражение, которое овладело им несколько минут назад, внезапно улеглось. Он видел, что Вологдина не чувствует к нему ни доверия, ни уважения. Но это теперь не сердило и не обескураживало его. Ему даже нравилось грубоватое прямодушие этой женщины с внимательными, чуть насмешливыми глазами.

«В сущности, она права, — усмехаясь про себя, думал Доронин. — Поди-ка, поруководи здесь таким комбинатом! Вот она и надеялась, что приедет директор, бывалый человек, и ей станет хоть немного легче. А приехал какой-то вчерашний солдат, который и моря-то никогда толком не видел. Откуда ей знать, что этот солдат и сам доказывал, что его не надо посылать на рыбу?…»

И странно, — чем откровеннее Вологдина выказывала своё пренебрежение к нему, тем Доронин острее ощущал уверенность в собственных силах.

— Ну, — сказал он, отставляя чашечку, — теперь, может быть, разрешите и мне вами поинтересоваться?

— Пожалуйста, — хмуро отозвалась Вологдина.

— Что же, — улыбаясь, сказал Доронин, — начнём в том же порядке. Откуда прибыли?

— Ниоткуда, — ответила Вологдина. — Я местная.

— То есть?

— Дальневосточница.

— Рыба — ваша специальность?

— Да. Сюда назначена начальником лова. По необходимости замещаю директора. — Она резко поднялась. — А теперь я пойду. Вам нужно отдохнуть с дороги. О делах поговорим завтра.

— Вы больше ничего не хотите мне сказать? — спросил Доронин.

— Нет, — ответила Вологдина и пошла к двери.

— Вот что, — твёрдо сказал Доронин, поднимаясь и беря свой чемодан, — спать вы будете здесь. На этой постели.

— Но…

— Давайте прекратим дискуссию.

…Он спустился по лестнице. У крыльца, прячась от ветра, стоял Нырков.

— Слушай-ка, — сказал Доронин, — тут где-то помещение приготовили…

— Для Нины Васильевны? — отозвался Нырков.

— Там буду спать я. Покажи, как пройти.

Нырков привёл Доронина в крошечную комнатку, почти всю площадь которой занимала железная кровать, покрытая серым солдатским одеялом. В углу стояло ведро воды.

— Вот, — сказал Нырков.

— Спасибо, — поблагодарил его Доронин, ставя чемодан и снимая пальто. — Ты давно здесь?

— Я-то? — переспросил Нырков. — Да уж второй месяц пошёл…

— Откуда прибыл?

— Из армии. После демобилизации, значит.

— Пехотинец?

— Сапёр. Отделением командовал.

Доронин сразу почувствовал симпатию к этому парню.

— А сам из каких мест?

— Брянский.

— Дом-то уцелел?

— Восстановили.

— Женат?

— Женатый, родители есть.

— Я тоже из армии, Нырков, — зачем-то сказал Доронин, садясь на постель. — Ты где воевал?

— На Западном… В Венгрии закончил.

«На Западном», — повторил про себя Доронин. Так говорили здесь, на Дальнем Востоке.

— А на Восточном?

— И на Восточном довелось.

— А я в Прибалтике воевал, — после паузы сказал Доронин.

— В каких местах? — спросил Нырков словно с недоверием.

— Выру, Цесис, Рига.

На лице Ныркова мгновенно появилась улыбка.

— Да это же наши места! — радостно воскликнул он. — А в каком, извиняюсь, звании были?

— Майор.

— Здорово! — удовлетворённо сказал Нырков.