Это было в Ленинграде. У нас уже утро

Секретаря райкома не оказалось на месте. Молоденькая секретарша сказала, что Костюков срочно выехал в район и просил её передать директору рыбокомбината свои извинения.

Доронин стоял посредине комнаты, размышляя, как ему теперь поступить.

— Думаете ждать? — спросил его чей-то мужской голос.

В углу на протёртом кожаном диване сидел немолодой, усатый, грузный человек.

— Право, не знаю, — нерешительно сказал Доронин. — Товарищ Костюков вряд ли скоро вернётся.

Усатый мужчина, кряхтя, поднялся с дивана.

— Раньше чем к ночи не вернётся, это уж можете мне поверить. Не первый день с ним дело имею. А вы у нас недавно?

— Второй день, — отозвался Доронин.

— Давайте знакомиться. Висляков. Начальник шахты. А вы, насколько я понял, директор рыбокомбината?

— Так точно.

Они пожали друг другу руки.

— Надеюсь, будем дружить. В случае чего поможете моим ребятам рыбкой.

— Надо её ещё поймать, — хмуро сказал Доронин.

— Поймаете, — уверенно сказал Висляков.

— Вы бывали на промысле?

— А как же? — удивился Висляков. — Мы же соседи. От нас до моря всего двадцать километров.

Они попрощались с секретаршей и вышли на крыльцо.

— Как у вас? — спросил Доронин. — Что-нибудь уцелело?

Висляков махнул рукой:

— Вы бы посмотрели, что на нашей шахте было два месяца назад. Я с Донбасса с ребятами приехал. Уголь рубали на самой передовой шахте — имени Калинина, Михаила Ивановича, в Горловке, может, слышали?

Доронин кивнул головой.

— Со мной ребята, пятеро — свои шахтёры, а остальные уголька и не нюхали. Зато от Волги до Берлина прошли… Ну, взяли лопаты, кайла, спустились в забой… Матушки! Не шахта — срамота! Самураи, за прибылью гнавшись, разрабатывали уголь сразу в пяти штольнях, да чего там разрабатывали, — грабили, можно сказать, уголь! Порядка никакого, ремонт не производился, горные выработки запущены, половина их вообще в негодность пришла!.. Подвесная и узкоколейная дороги бездействуют, уголь не вывозится, лежит, выветривается!.. Механизации никакой!..

— Знакомая картина, — усмехнулся Доронин.

— Вечером собираются ребята мои и говорят: «Вот не знали, что есть место на земле, где так работали люди… Прямо слов нет, как назвать такое…» Ну, я им объясняю: «Это, говорю, капитализмом называется. Ясно?» — он сделал паузу, точно желая убедиться, ясно ли это и Доронину. — Ну, теперь наводим свои, советские порядки. Приезжай в гости. — И Висляков дружески хлопнул Доронина по плечу.

— Обязательно приеду, — невольно улыбнулся Доронин. — На фронте это называлось локтевой связью.

— Вот, вот, — подхватил Висляков, — нам тоже без этого нельзя. Ну, бывай здоров, — он протянул Доронину руку. — Рад был познакомиться с соседом. Жду к себе.

По его знаку к крыльцу подошла грузовая машина. Висляков, кряхтя, опустился на сиденье, затрещавшее под тяжестью его тела.

Доронин зашёл в сектор учёта, оформил свои партийные дела и тронулся в обратный путь.

Едва полуторка выехала из городка, он вдруг услышал громкий окрик:

— Товарищ майор! Доронин!

Шофёр затормозил.

Высунувшись в разбитое окно кабины, Доронин увидел офицера, который бежал к полуторке, что-то крича.

Это был молодой светловолосый человек в туго перепоясанной шинели серого «генеральского» сукна.

Доронин сразу узнал лейтенанта Ганушкина — адъютанта командира одного из полков той самой дивизии, в которой он, Доронин, прослужил столько лет.

А лейтенант вскочил на подножку и, просунув в окно кабины голову, быстро заговорил:

— Вот дело какое, товарищ майор! Где встретились-то! А вы, значит, на «гражданку» ушли? Я вас сразу признал, вижу — майор Доронин едет! Вот ведь какое дело! Пётр Петрович-то как обрадуется! Сейчас прямо к нам поедем, прямо к нам. Разворачивайся, — сразу беря командный тон, крикнул он шофёру.

— Погоди, Ганушкин, погоди, — взволнованный неожиданной встречей, сказал Доронин.

— А чего же годить, товарищ майор? Время обеденное… — Не могу сейчас, некогда, — чуть прикусив губу, сказал Доронин. — А что, Пётр Петрович здесь один или со всей дивизией?

— Какое с дивизией! — махнул рукой Ганушкин. — Дивизия на старом месте осталась. Только мы двое передислоцировались, снова пограничниками стали. Так как же вы, к нам-то не поедете? — недоумевающе и растерянно добавил он.

— В другой раз, дружище, — тихо произнёс Доронин. — Дела у меня, понимаешь? Петру Петровичу привет передай…

— Как же эта? =— снова спросил Ганушкин. — Столько времени не видались!.. Да Пётр Петрович меня с глаз прогонит за такое дело!..

— Скажи — в другой раз…

Машина тронулась. Ганушкин, все ещё стоя на подножке, крикнул:

— Вон наше хозяйство! Приезжайте обязательно!..

Он соскочил с подножки. Взглянув по направлению, указанному лейтенантом, Доронин увидел несколько домиков, прилепившихся к склону сопки.

Доронин сидел, глубоко задумавшись. Встреча с Ганушкиным воскресила в его душе воспоминания, которые ему с таким трудом удалось заглушить.

Пётр Петрович Алексеев был старый боевой офицер, любимец всей дивизии. В действующую армию он пришёл из пограничных войск. Доронина связывала с ним фронтовая дружба.