Это было в Ленинграде. У нас уже утро

Потом Доронин занялся флотом. Всю подготовку к путине он хотел подчинить железному графику, выработанному им совместно с Венцовым и Вологдиной. В этом графике был предусмотрен и планомерный ремонт судов.

Но график систематически нарушался. Людей то и дело снимали с ремонта судов и направляли на производство тары или на жилищное строительство.

Однажды Доронин узнал, что с нового судна внезапно исчез двигатель. Доронин потребовал объяснений у капитана флота. Черемных ответил, что двигатель снят временно по распоряжению главного инженера. Доронин вызвал Венцова. Тот пожал плечами и сказал, что двигатель поставлен на лесопилку, поскольку судно сейчас всё равно не ходит в море.

Через несколько дней с судна исчезли двери и стекла. Доронин собрал руководящих работников комбината и сказал, что будет строго наказывать каждого, кто пытается проводить один вид ремонта в ущерб другому.

После этого он проверил работу судоремонтной мастерской. Каждый вечер директор и парторг проводили в мастерской производственные совещания, посвящённые итогам рабочего дня. Всю старую систему работы пришлось перестроить. Были назначены премии за рационализаторские предложения.

К концу второй недели работа мастерской начала укладываться в график.

Доронину стало казаться, что дело пошло на лад и подготовка к путине приобрела наконец необходимую планомерность. Но как раз в это время произошло событие, которого Доронин никак не ожидал.

Два рыбака — черноморец Федюшин и балтиец Корытов — подали заявления с просьбой отпустить их на материк. Они готовы были даже вернуть полученные ими в своё время авансы.

Доронин читал и не верил своим глазам. Он знал этих рыбаков: оба они работали честно и добросовестно. Что же побудило их подать такие заявления? Плохие заработки? Конечно, рыбаки зарабатывают сейчас меньше, чем во время лова. Но ведь все это с лихвой окупится во время путины. В чём же дело? Почему люди, которые уже собирались выписать сюда семьи, теперь хотят уехать?

Он вызвал Федюшина и Корытова. Корытов сказался больным, и к директору явился один Федюшин. Он стоял перед Дорониным, худощавый, с красным обветренным лицом, в ватнике, подпоясанном солдатским ремнём.

— Что случилось, товарищ Федюшин? — спросил его Доронин. — Для меня ваше заявление явилось полной неожиданностью. Почему вы хотите уехать?

— Так… Решили, — глухо ответил Федюшин. — Если в деньгах какое препятствие, так мы вернём всё, что получили. — Он не глядел на Доронина.

— Погодите! — сказал Доронин. — Всё-таки в этом надо разобраться. Вы живёте в доме или бараке?

— В доме.

— Зарабатываете как?

— Как все.

В этом ответе Доронину послышалось скрытое недовольство.

— Какой же вам смысл уезжать перед путиной? Ведь весной вы в течение месяца заработаете больше, чем в другое время за полгода. Это же просто невыгодно сейчас уезжать.

Федюшин молчал.

— Я слышал, что вы хотели выписать сюда семью, — продолжал Доронин, — и вдруг сами решили уехать. В чём дело?

— Не для нас эта работа, — нехотя сказал Федюшин.

— То есть как это не для вас? Ведь вы же рыбак, коренной рыбак?

— В том-то и дело, что рыбак, — с обидой в голосе ответил Федюшин, — а только в этих местах рыбаки, видно, не нужны.

— Как это не нужны?

— Да так. Здесь сезонники нужны… А я не сезонник… Я сюда… жить приехал.

— Ну и прекрасно! — подхватил Доронин. — Кто же вам мешает?

— Не для нас эта жизнь, — упрямо сказал Федюшин. — Полгода рыбу ловить, а полгода на берегу копаться? Неподходящее дело. Сопьёшься тут от скуки.

— Но ведь… — растерянно проговорил Доронин. — Это же от природы зависит. Колхозники, например, тоже зимой не сеют и не убирают.

— Колхозники тут ни при чём, — с досадой отмахнулся Федюшин. — Земля зимой не родит, это уж точно природа. А море — всегда море. Рыба в нём и зимой водится.

Доронин задумался. Его нисколько не удивило бы, если бы с просьбой об увольнении к нему явился Весельчаков. Но Федюшин принадлежал к тем людям, на которых всегда можно было положиться. И вдруг…

Федюшин стоял насупившись и ждал ответа.

— Сейчас я не могу принять никакого решения, — сказал наконец Доронин. — Мне нужно посоветоваться с начальником лова.

Федюшин ушёл, а Доронин сидел за столом, подперев голову руками. Внезапно он вспомнил случаи, которым до этого не придавал серьёзного значения: один рыбак напился и затеял драку; другой хотел выписать семью и не выписал. Люди настойчиво просились на шахту; раньше это только радовало Доронина, но теперь он и на это взглянул по-иному. В ушах его прозвучали слова Ныркова: «Скучают рыбаки…»

Он решил немедленно разыскать парторга.

Нырков оказался в судоремонтной мастерской.

— Выйдем, — тихо сказал ему Доронин. — Есть разговор.

Они вышли из мастерской и медленно пошли к сопкам.

— Слушай, Нырков, — взволнованно заговорил Доронин, — что-то мы с тобой не так делаем.

Нырков насторожённо взглянул на директора.

— Помнишь, ты приходил ко мне насчёт того, что скучают люди? — продолжал Доронин.

— Помню.

— На, читай! — Доронин вытащил из кармана только что полученные заявления.