Это было в царстве Чу в 3 веке до н.э. Книга 1. Наложница генерала, приносящего мир. Часть 1

:: 210 г. до н. э. (т. е. за два года до переселения души Бай Юйшу) — император Шихуанди умер. Его смерть развязала руки многочисленным силам, продолжавшим сопротивляться циньскому режиму, а также желавшим самолично властвовать над Поднебесной. Сын Шихуанди, унаследовавший отцовский трон, не имел в руках большой власти.

:: В царстве Чу лидером повстанцев стал Сян Лян из дома Сян, боковой ветви царского дома Ми. Остальные вожаки признали его главенство.

❀ Благодетели, ставьте лайки, это полезно для кармы! ❀

ГЛАВА 20. Дорогой отец, я живу хорошо…

Одинокая комната с пустыми стенами.

Еще один день, который надо прожить, хочешь или не хочешь.

Окна забраны переплетом из частых реек, на которые натянут светлый желтоватый шелк. Здесь полумрак даже в солнечный день. В углах — два деревянных божка с длинными ветвистыми рогами, охраняющие дом от злых духов. Выражение на их мордах показывало, что они заняты серьезным делом.

Бронзовые светильники, жаровня, курильница.

Комната немного похожа на музей.

Такой была теперь ее жизнь.

Жизнь Бай Юй, наложницы Сян Юя, генерала, приносящего мир.

— Дорогой отец, я живу хорошо…

Бай Юй поерзала на коленях и посмотрела на потолок.

Надо было что-то написать незнакомому отцу.

— Мой господин… он…

Она задумалась.

Мда.

Она посмотрела на пять слов, которые написала.

Но это ведь…

Во цхао!

Эх, Шихуанди, что ты был за император?! А еще великий зачинатель! Кто ж так делает?! Ты объединил все системы письма Поднебесной, неужели так трудно было заодно перейти на современный шрифт?

На дворе 3 век до н. э.! До изобретения новой каллиграфии еще триста лет! Они же еще пишут да-чжуанем, шрифтом большой печати!*[57] Я помню только двести или триста значков!

Почему мне так не везет?!

(Бай Юй:) — Ли Лэ, ты писать не умеешь?

(Ли Лэ, тоном оскорбленной барышни, которой предлагают ругаться матом:) — Конечно нет, госпожа! Как будто вы не знаете!

Надписи на да-чжуане… Бай Юй пыталась воспользоваться своей зрительной памятью художника и вспомнить какие-нибудь древние тексты. Проблема была в том, что бамбуковые дощечки быстро гниют и до третьего тысячелетия новой эры дошло очень мало оригиналов эпохи Воюющих Царств — в основном только поздние копии, переписанные новым шрифтом.

Единственное, что пришло на ум, это эпитафия из могилы жены одного уездного управителя. Эпитафия была выбита на каменной плите, ее фотография висела в комнате, в которой занимался кружок "Маленький каллиграф".

Конечно, Бай Юй не весь текст помнила и не была уверена в значении некоторых слов.

— Так… "послушная" или "почтенная"?.. Ладно, — решила Бай Юй. — Если ошибусь, все равно значение не так уж сильно отличается… Ваша послушная дочь… или жена? Или это было "пять"?..

Она трудилась с большим старанием, пока в дверь не постучали.

— Молодая госпожа! — крикнул с той стороны Хань Синь.

Он продолжал время от времени снабжать Бай Юй дополнительной провизией.

— Ты можешь отвести меня к правителю Сяну? — поинтересовалась Бай Юй, завязывая бечевку на своем послании. Оно уместилось на двух дощечках.

— Хань Синь, — сказала она на ходу. — Ты берешь на кухне водку, а сваливаешь на меня!

— Госпожа! Ничтожный слуга виноват!

Хань Синь постарался изобразить раскаяние на небритой роже.

— Госпожа, вы слышали про стратагему под названием "Увести овцу, попавшуюся под руку"? — спросил он потом рассудительным голосом. — Если есть возможность, зачем же ее упускать?

— А ты слышал про болезнь под название "алкоголизм"?!.. Мне пришлось сказать дяде, что я устраиваю себе купания из водки!.. Хань Синь!

Хань Синь забыл о ней, мечтательно устремив глаза в небесную вышину, где собирался небольшой дождик.

— Прекрати высчитывать, сколько банок водки уместится в купальне!

Строго говоря, ей было не за что даже отругать его — на дворе разгул конфуцианства*[58], все претензии надо излагать на белой бумаге черными буквами.*[59] Она же сама разрешила ему брать еду на его долю, а про водку она ему ничего не говорила, что ее брать нельзя.

— Хань Синь, — спросила Бай Юй. — Почему ты не пошел на Сянчэн вместе с моим господином?

— Я — человек Сян-вана*[60], — сказал Хань Синь.

— Молодой хозяин все равно никого не слушает, — вполголоса добавил он как бы сам себе.

Странно было слышать такие замечания от слуги.

Бай Юй не в первый раз подумала, что Хань Синь непростой человек.

Ей нельзя было заходить в комнату к мужчине.

Окинув взглядом двор, как всегда полный солдат, она решила, чтобы лучше она туда вообще не пойдет, и попросила Хань Синя привести дядю.

— Шушу, — сказала она, когда дядя пришел. — Вот. Я написала письмо отцу.

Она, подняв лицо, смотрела на Сян Ляна, который, как обычно, был одет в белую рубашку и имел очень опрятный, почтенный вид. Волосы у него, по привычке, были аккуратно собраны в солдатский пучок. Из-под темно-зеленого чхана на ширину ладони виднелась еще одна, нижняя юбка, белая, как рубашка.