Это другое

Первым получил мощную подсечку и сразу же догоняющий нокаутирующий удар в голову ближайший к вынырнувшему из тьмы подворотни окровавленному сопляку долговязый тип с неприятной ухмылкой. Вторым был следующий за ним приземистый крепыш, который рефлекторно увернулся от летящего ему в висок кулака, но не сумел узреть подлым ударом влетающую в беззащитный пах ногу, а потому уже ничего не способен был противопоставить довершающему дело колену противника. Третий был самым шустрым и каким-то взвинченным, а потому весьма оперативно перестал отпускать свои шумные комментарии и засыпать Акелу с невообразимой скоростью генерируемыми идеями на предмет того, как позатейливее засадить рыжей, но наряду с гиперактивностью он был и каким-то не сфокусированным, именно поэтому все его молниеносные и в чем-то даже истеричные выпады ножом уходили куда угодно, но только не в цель. Когда же его оружие невообразимым образом вдруг сменил владельца, то началось то, что наверняка заставило бы неподготовленного обывателя расстаться с содержимым желудка и, возможно, ещё долго лишало бы его сна, пугая ночными кошмарами. Короче говоря, агрессивных очертаний очень резучий складень не просто одним удивительно прагматичным ударом подвел итог существования предыдущего своего владельца, но и тут же оказался в не менее убойном месте замершего в ступоре последнего, самого с виду мускулистого и крепкого из несостоявшихся, сегодня во всяком случае, убийц и насильников, благодаря действиям, скорее всего воспринятым бы большинством психически здоровых гражданских не иначе как аморальными, последовавших за предыдущими двумя вследствие лаконичных добивающих ударов трофейным ножом.

Всё. Несколько секунд и из свидетелей лишь вся сжавшаяся рыжая, мгновением ранее освобожденная из-под оттащенного и затем добитого Акелы, погоняло коего так и осталось неведомым всем присутствующим действующим лицам. Живым, разумеется.

Завершив эту кровавую вакханалию, к слову, не прибавившую красноты на теле удивительным образом исцелившегося от явно смертельных и до того так раскрасивших его ран, ещё недавно беспомощный, а теперь подозрительно опытный в деле смертоубийства школьник замер с недонесенной к карману рукой, в которой сжимал предварительно не глядя оттертый об последнюю свою жертву уже сложенный нож и, на миг задумавшись, такое ощущение, узнал что-то для себя новое, так как, покачав головой, был вынужден приняться оттирать трофей уже и от отпечатков пальцев, о которых словно бы и не догадывался до этого, прежде чем с некоторым сожалением избавиться от орудие убийства и забыть о прочей добыче, на которую, увы, но по здешним законам претендовать не выйдет. Наверное поэтому, на как бы даже слегка изменившемся и словно заматеревшем теперь лице ранее не самого искушенного юноши сейчас читалось негодование, прям как от святотатства какого-то.

И ничего удивительного в таких действиях и поведении невысокого, светловолосого и сероглазого молодого человека нет, ведь после смерти, да-да, его убили-таки, от личности прошлого владельца тела осталась лишь некоторая часть, вместе с подселенцем, как видно, не страдающим моральными терзаниями и всем тем, что характерно для большинства не закаленных и расслабленных сытым бытием в эпоху потребления, образовавшая некую смесь. Не факт, что гремучую, но определенно необычную.

Быстро закончив с делами, суровый школьник на миг задержался своим теперь холодным взглядом на телах, а что-то решив для себя, опять же, основываясь на опыте «местной» своей части, решительно подошел к однокласснице и, явно уступив в какой-то внутренней схватке, без разговоров подхватил на руки ту, не способную сейчас на так необходимые оперативность и мобильность, чтобы, в лучших традициях так себе романов, отнести её, даже и не пикнувшую... нет не поскорее к ложу любви, чтобы получить благодарность, и не в лес, чтоб прикопать, как хотелось бы каждой из обеих «половин» воскресшего школьника, а туда, где можно было бы отмыться и переодеться, а также донести до рыжей, что в её же интересах помалкивать о случившемся, как бы не раздражала такая необходимость вселенца, ни в какую не желавшего уступать и признавать того, что доводить дело до крови никакой необходимости не было и достаточно было бы просто вырубить шпану. Всё же в разных обществах свои представления об этой вот «достаточности».

В общем, парочка удалилась к совсем неподалеку находящейся квартире одного знакомца, оставившего ключ излишне оптимистичному школьнику, несмотря ни на что, питавшему надежду на то, что этим вечером это ему понадобится. И оставим на его совести то обстоятельство, что вероятность подобного окончания вечера для робкого юнца была, прямо скажем, так себя. Теперь-то всё иначе, а никогда не страдавшего избыточной чуткостью вселенца более не сдерживают его понятия о чести, ведь он уже успел уяснить, что вступился вовсе даже за простолюдинку, как бы ухоженно она не выглядела. Да и вообще, какие могут быть понятия, когда в этом странном мире ВСЕ простолюдины.

****