Это я тебя убила

Я молчу. Ее тон мирный и даже приветливый, никто из этих четверых не смеется, я не замечаю переглядок. Нет, они все просто шагают по песку, держась на каком-никаком расстоянии. Я смаргиваю дождь с ресниц. Подумав, все-таки киваю: может, это жест мира? Может, это маленький дипломатический ход, связанный с тем, что они поняли: от Лина и Орфо я никуда не денусь и меня придется терпеть как равного? Я на многое закрою глаза, если это так. Мне важно, чтобы в замке не было грызни, тем более я не желаю быть ее причиной. Я гаситель. И довольно давно понял: это… призвание, видимо, касается не только волшебства. Боги ничего об этом не говорили. Но некоторые правила приходится домысливать самостоятельно.

– Спрашивайте, – произношу я вслух. – Постараюсь ответить.

Гефу издает странный звук, будто фыркает. Я понимаю, что это с трудом сдерживаемый смех, только когда слышу все тот же медовый, приветливый голос Кирии:

– Это правда, что твой бывший хозяин тебя трахал?

Близнецы хохочут уже хором. Я медленно останавливаюсь. Все они – тоже.

– Повтори, – прошу очень тихо, не сводя с Кирии глаз. Я ничего не чувствую, кроме легкой тошноты и холодка по спине. И это меня пугает. Будто что-то во мне слишком давно мертво.

– Тра-хал, – повторяет она по слогам только последнее слово. И тоже заливается хохотом.

Я ничего не чувствую. Все еще ничего. Медленно поднимаю свободную руку и все же провожу по своей шее, там, где уже не осталось никаких следов.

Хозяин. Все эти годы мне жилось так хорошо здесь, что я даже почти забыл второй смысл слова. Хозяином был для меня король Плиниус III, из-за него шесть омерзительных букв превратились во вполне нейтральное обозначение демоса. Демоса, отмеченного домиком на огромном смуглом запястье. Демоса, неотрывного от рокочущего голоса, темных вислых усов и… деликатности, которая удивительным образом сочеталась с этим огромным телом и этой огромной властью.

«Знаешь, что я думаю, Эвер? Нет худа без добра».

«Эвер, мне стыдно за тот выбор, который сделала моя жена, но я не мог ей помешать, ты сам знаешь, как все устроено».

«И все-таки, Эвер, родина твоя новая тоже ничего, правда? Я же вижу, тебе тут нравится».

«Я вот чего предрекаю, Эвер: когда заживет твоя шея, заживет и твоя душа. Ты забудешь того мерзавца как кошмарный сон. Но попади он ко мне в плен, я бы с ним расправился».

На губах соленый привкус: видимо, я их прикусил. Да будет так, хозяина у меня больше нет, а шея зажила. Они – эти четверо – меня не выведут. Они очень плохо представляют, о чем вообще говорят. Решив не продолжать эту издевательскую беседу, я снова трогаюсь с места, прибавляю шагу, но первое же препятствие – Кирия – заступает мне путь. Я обещал ей ответ. Она это помнит.

– Признайся, может, Лин тоже хочет? – Ее глаза зло сверкают. Там яркая весенняя зелень. От удивления я замираю, резко вскидываюсь. Да что за…

– Он такой… все-таки странный, – говорит то ли Гефу, то ли Гофу.

Скулы сводит, но не от возмущения. Это другое чувство. Оно приходит, когда посторонний человек озвучивает твои собственные подозрения, которых ты стыдишься. У Лина случаются странные порывы: попытаться взять меня за руку, утащить на одинокую прогулку, начать что-то быстро и пылко рассказывать о своем страхе будущего – хотя такое мы договаривались обсуждать только с Орфо. Раньше подобных вещей было больше, с появлением Братства они частично сошли на нет, но не исчезли. Лин разве что улучал меньше минут, но меня очень тревожил его неотрывный горящий взгляд. Лин ничего не говорил; я понимал, что о таком не спрашивают, и в том числе поэтому радовался каждый раз, когда пьяная Кирия залезала ему на колени, а он ее не отталкивал. И смотрел такими же горящими глазами, как на меня.

– Все время таращится на тебя. – Кто-то из близнецов словно читает мою мысль.

– Эти его вечные «так говорит Эвер», «это я узнал от Эвера». – Кирия кривится.

– Не разрешает нам тебя трогать, – встревает наконец и Аколлус, он, кажется, близко. – Но он не узнает. Да?..

Его тяжелая горячая ладонь ложится мне на плечо слишком неожиданно, чтобы, резко развернувшись, я не ударил по ней. Пока – невооруженной рукой.

– Меня нельзя трогать никому! И ему в том числе. – Я рявкаю, не говорю. Плохо.

Аколлус, заметив что-то в моих глазах, пятится, спотыкается и падает на задницу. Я делаю еще шаг вперед, но Кирия от меня не отстает. Мы почти одного роста. Ее пышная высокая грудь упирается в мою, когда она задирает подбородок и выдыхает мне в губы:

– Ты бесишь этим всем. – Но отстраняться она и не думает. – Мне все время кажется, что ты забыл, где твое место… – Она досадливо кривится. – Ты даже не зовешь принца и принцессу уважительно, ты не зовешь так самого короля! У нас тут так не принято.