Это кажется непомерным… но вовсе не означает, что всего этого не было

Еще одним моим развлечением было вымещение злости на арендованных микроавтобусах, которые Алан достал для нас. Все начиналось ни с того, ни с сего, я просто выбивал окна, разбивал зеркала – любое стекло находилось в опасности. Я проехал на одном из них через железное заграждение, и разнес и забор, и микроавтобус. Я замучил их до такой степени, что казалось, будто бы их протаранили. Я пошел за новым автобусом, и сломал фары еще до того, как добрался до колеса. Как-то ночью я подвозил девушку до дома по дороге в Эдинбург и Санта-Монику (Edinburgh and Santa Monica), думая, что все в порядке. Потом я понял, что уже восемь утра, машина припаркована во втором ряду, колесо спущено, свет включен, а пассажирская дверь открыта настежь. Очевидно, девушка ушла, когда спустило колесо. Было весело – только от того, что меня не поймали. Помню, проснулся, оценил ситуацию и очень веселился. Не представляю, какого черта я там делал.

Один из таких микроавтобусов был увековечен на замечательном рисунке, который мне подарил Роберт Джон (Robert John). Он был в форме гитары, на которой я играл на Appetite – Gibson SG 60-х годов, который я одолжил у Гоуи (Howie) из Guitars R Us; как только я принес его в студию, он зазвучал просто превосходно. У него по-настоящему тяжелое звучание, поэтому я играл на нем в “My Michelle”. Однажды я решил засунуть его в дырку (которую я сам и сделал) в ветровом стекле (изнутри) микроавтобуса и таким образом позировал Роберту.

Мое плохое обращение с микроавтобусами требовало от нас стать постоянными клиентами различных прокатных компаний, находившихся в разных районах; Hertz, Budget, Avis, зона обслуживания которых, как мы выяснили, распространялись на 5 миль (около 8 км). Что я делал: брал микроавтобус, за несколько дней разносил его к чертям собачьим, потом среди ночи возвращал его на стоянку – всегда оставляя ключи в замке зажигания. Потом отправлялся в другой район и брал новый микроавтобус. Разумеется, Алан вызвал меня на разговор.

- Мне звонили из Budget, - сказал он. Он был взбешен. – Их менеджер настаивал на том, чтобы я туда приехал. Я спросил зачем, и он ответил, что я должен видеть ущерб, нанесенный микроавтобусу, чтобы понять масштаб проблемы. Мне пришлось признать его правоту.

- Да неужели? - гордо спросил я. - Разве это плохо?

- Да, плохо, но это еще не все, - ответил он. – Их менеджер мучил меня целый час, показывая каждый дюйм повреждений, нанесенных микроавтобусу. Потом он спросил меня, что за ужасных психопатов я туда привел. После увиденного на стоянке, я стал сомневаться в том, что делаю.

Что я мог ответить? Те микроавтобусы были передвижными гостиничными номерами – в них хранилась одежда и проводились вечеринки. Тогда я не мог снять комнату в гостинице: все мои личные вещи хранились в пустой кладовке в Take 1. Каждый день я возвращался туда после каждой бурной ночи в Голливуде, чтобы переодеться, и я был бы намного счастливее, если бы мне разрешили принимать там душ. Та кладовка была самым большим шкафом за всю мою жизнь, поэтому мы поместили ее фотографию на заднюю обложку Appetite. Мне нравилось бывать там: она была довольно уютной, тихой и моим единственным пристанищем на то время. К сожалению, руководство студии не разрешило мне ночевать там. Они сказали, что имущество застраховано, но, знаете что? Я никогда им не верил.

Во время записи Appetite я с трудом справлялся с двумя вещами. Первой было соло в конце “Paradise City”, которое я так легко играл на концертах, но не в студии. Как правило, на концерте я играл его от одной до двух минут, но в альбомной версии песни на него выделялось только 30 секунд. Мне было сложно уместить все эмоции в эти чертовы 30 секунд, поэтому когда загоралась красная лампочка, загоняющая меня в петлю, - я начинал ее бояться. Помнится, пытался сыграть его несколько раз, но ничего не получалось, поэтому я ушел из студии очень расстроенным; на следующий день я пришел со свежими силами и сделал это.

Другой моей занозой была запись “Sweet child o’mine”. Стивен посматривал на мою ногу, чтобы отсчитать песню, но в этот раз я сбил его со счета, потому что мой рифф выбивался из общего ритма. В начале песни мы не использовали хай-хет (hi-hat – двойные тарелки), поэтому не могли записать ее по его отсчету. Таким образом, когда я приходил на запись, начиналась игра: я сидел, ожидая начала песни и надеясь, что правильно отсчитал время, поэтому когда начинал играть, мой счет был верным. Тогда еще не существовало цифровой записи, соответственно и указателей для меня тоже еще не создали. Так все и происходило, требуя множества попыток, но мы все довели до конца. Более того, альбом получился быстрым и натуральным, таким, каким он и должен был быть. Это очевидно.