Это лишь игра - 2 (СИ)

— Ты же знаешь, что твое дело уже изрядно «подмарафетили», чтобы было всё по минимуму. Никто не будет заморачиваться и восстанавливать материалы, половина из которых, к тому же, шита белыми нитками. Потому что это никому не нужно. Кроме Леонтьева. А он из игры, считай, выбыл.

Мои доводы отца мало успокоили. У него вообще нервы стали ни к черту. Да он и сам про себя шутит, что броня поизносилась.

***

Подхожу к Лене. Правда, мы договорились встретиться чуть позже, но не хочу больше ждать. Да и переживал за нее сильно, зная, что адвокат Леонтьевых церемониться с ней не будет. И так до заседания не мог к ней подойти, не мог даже словом перекинуться. Вообще «не замечал» ее. Хотя, конечно же, замечал. За каждым шагом ее следил.

— Как ты? — спрашиваю и жадно всматриваюсь в любимые черты.

Сбоку шипит англичанка, но Лена смотрит только на меня.

— Жива как видишь, — измученное лицо ее озаряет улыбка. — Как ты думаешь, у нас получится? Я все верно сделала?

— Ты — молодец. Ты все сделала, как надо, — и не удержавшись, ловлю ее тонкие пальчики, притягиваю за руку к себе, обнимаю. И шепчу: — Я так по тебе скучал.

— Я тоже, — отвечает Лена.

— Мне кто-нибудь что-нибудь объяснит?! — отмирает англичанка. Но Леночка моя лишь блаженно улыбается и не слышит ее.

Я тоже наслаждаюсь долгожданным моментом, пока меня не окрикивают — сначала Вика, потом Леонтьев. Я нехотя оборачиваюсь, заслоняя Лену собой.

— Герман! Ты… ты… — всхлипывает Вика. Ее, бедную, аж трясет. — Как ты мог? Ты — сволочь! Ты подставил меня! Я тебя ненавижу! Подонок! Сдохни!

— Увидите ее, — сердито приказывает своим людям губернатор.

Ее быстро уводят телохранители Леонтьева, а сам он останавливается возле меня. Лицо налито кровью, вены вздулись, подбородок мелко дрожит.

— Что это было? Как это понимать? Я к тебе как к сыну, а ты нож в спину? Ты меня подставил, Славку и даже Вику! Как ты мог так с ней, а? Мы тебя в семью приняли, а ты…

Может, он ждет от меня какой-то реакции, слов каких-то, оправданий, извинений, но я просто молчу без всяких эмоций. Мне нечего ему сказать. Спектакль окончен. Тогда, нацелив в меня указательный палец, он с тихой яростью произносит:

— Ты еще ой как пожалеешь, щенок. За всё заплатишь. Кровью умоешься… Отец твой сгниет на нарах. А тебя, ублюдок, я по миру пущу. Кишка тонка со мной тягаться.

Равнодушно выслушиваю его тираду.

— Хорош губернатор! — рядом хмыкает англичанка. — Я всё записываю!

Леонтьев отвлекается от меня. Бросает на нее тяжелый взгляд, но ничего не отвечает. И, в конце концов, уходит.

— Лена! — переключается она на Леночку. — Что всё это значит? Что было на суде?

— Слушайте, я поняла! — встревает Ленина подруга. — Вы сговорились! Так?

— Да, это придумал Герман, — взглянув на меня, Лена заговорщически улыбается. — А я ему просто подыграла. Ну… чтобы вывести их на чистую воду.

— Кого? Как? — кудахчет Олеся Владимировна.

И Лена с подругой наперебой рассказывают ей про видеозапись. Я терпеливо жду. Минуты три или две. Потом все же прерываю их бурный разговор:

— Леночка, поехали домой.

Мне так хочется поскорее остаться с ней наедине. Лена смущенно прощается с ними, и мы идем к моей машине.

— Герман! Постой! — окликает вдруг меня англичанка. — Одну секунду! Я сказать должна…

Она не слишком уверенно подходит к нам. Видно, что ей неловко, она даже в глаза мне не смотрит. И губы кусает, и руки заламывает.

— Слушаю вас, Олеся Владимировна, — стараюсь быть вежливым.

— Герман… я не ожидала, конечно. Я думала, ты… а ты… Я ошибалась в тебе и признаю свою ошибку. Прости меня, пожалуйста.

Очень хочется, конечно, съязвить, но Лена так расцветает от ее слов, что я сдерживаюсь и отвечаю с натянутой улыбкой:

— Угу. Я часть той силы, что вечно хочет зла, а делает добро.

Англичанка сконфуженно улыбается и, попрощавшись, уходит, утягивая за собой Ленину подружку. Та, слышу, ворчит: «Я хотела с ними поехать, нам же по пути». Но Олеся Владимировна вдруг в кои-то веки проявляет деликатность: «Им надо побыть вдвоем».

58. Герман

Встаю еще затемно. Лена еще спит и спать будет, наверное, долго. Она вчера очень устала. Весь вечер клевала носом, но стойко держалась. Ближе к ночи позвонила вдруг Вика, судя по голосу, пьяная. Поплакала, обматерила, попрощалась. Леонтьев ее в спешном порядке отправляет за границу. Утром самолет.

Лена после ее звонка сразу взбодрилась. Виду, конечно, старалась не показывать, но притворство — не ее конёк. Сначала хотел пошутить над ее ревностью, но у Лены была такая страдальческая гримаса, что вместо шуток ласково произнес:

— Не ревнуй, Леночка. Мне никто не нужен, кроме тебя, — обнимая ее, заглядывал в любимое лицо. — Кстати, я тебе говорил, что я очень верный?

Она качнула головой и наконец улыбнулась.

А когда мы легли в кровать, неожиданно предложила. Сама. Шепотом, как будто в спальне мог быть кто-то еще.

— А хочешь, я тебя поцелую… там?

У меня аж вместе со вздохом вырвалось:

— О!

Конечно, хочу! К паху сразу же хлынула вся кровь. Но вслух сказал:

— Главное, чтобы ты этого хотела.

— Я хочу… хочу попробовать…