Читаем Это лишь игра - 2 (СИ) полностью

Это лишь игра - 2 (СИ)

Вика не Леонтьев, которому без разницы, где я пропадаю сутками. По-моему, за всё это время он всего раз и поинтересовался из вежливости, у отца ли я живу. По большому счету его волновало только одно: чтобы я помогал ему с делами, с проблемами, со Славиком, у которого суд уже на носу. На всё остальное ему хватало ума не посягать.

Вика же — совсем другое дело. Она и прежде изводила меня ревностью, устраивала допросы, требовала постоянного внимания.

Но хуже всего, что при всей своей глупости она сразу же прочувствовала Лену. Уж не знаю, что это — пресловутая женская интуиция или просто наблюдательность. Но ни одна девушка не вызывала у нее такого пристального и жгучего интереса, как Лена. Вика запомнила ее еще с «Маяка». Не раз спрашивала про нее. А потом еще тот звонок…

***

Сотовый Леонтьева разрывается, только пока никаких новостей о Вике нет. Когда ему звонят из рехаба, не знаю уж, оправдаться или извиниться, он просто звереет:

— Я вашу шарагу к чертям разнесу! Тупицы! Охрана у них называется! Надежная система! Вы все у меня сядете, если с Викой хоть что-то случится…

Он бы орал и дальше, но тут его зовет парень-охранник, дежуривший у ворот.

— Идиоты безголовые, молитесь! — рявкнув на прощанье, Леонтьев мчится к нему. — Что там? Вика? Вика!

Стоя на крыльце, вижу издалека, как через калитку в воротах заходит Вика, как Леонтьев бросается к ней, обнимает. Но трогательная сцена длится недолго. Вика, наверное, спросила у него про меня. Потому что Леонтьев выпускает ее из объятий, оглядывается, крутит головой, пока не находит меня взглядом, и указывает в мою сторону.

Вика тут же срывается с места и бежит ко мне. Виснет на груди, что-то сбивчиво говорит.

— Герман… я так соскучилась… я не вернусь туда ни за что…

Мы заходим в дом, поднимаемся с ней по лестнице на второй этаж.

— Ты скучал по мне? — спрашивает она, крепко держа меня за руку.

— Вика, зачем ты сбежала? — отвечаю на вопрос вопросом, с трудом сдерживая раздражение. Хотя, наверное, это не раздражение, а что-то близкое к панике.

— Мне до смерти надоела эта богадельня! — злится она. — Строем кушать, строем спать. А эти тупые беседы в кругу! — кривляясь, она гнусавым голосом кого-то, видимо, передразнивает: — Вика, расскажи нам, что тебе мешает быть счастливой. Так охота было крикнуть: вы все мешаете мне, сборище дебилов и дебилок! А эти дурацкие занятия! Это же какой-то сраный дом пионеров! То спектакль ставят, то еще какой-то хренью занимаются. А давайте нарисуем свое настроение. Что, нахрен?! Про пение вообще молчу. Пьяные морды в караоке-баре поют и то лучше… И все, сука, улыбаются как идиоты! И лезут, лезут, лезут ко мне! Ненавижу! Один раз я там бухнула… совсем немного. Пива банку. Ой, даже полбанки. Пиво оказалось дерьмовым. Сука-охранник, прикинь, содрал с меня пять штук, а принес какое-то дешевское дерьмо… я даже допить не смогла. Но эти курицы спалили и давай меня лечить: «Нам так стыдно за тебя, Вика!». Я заржала… ну не могла вообще удержаться…

— Ты там пила?

— Ой, Герман, только ты не начинай! Слушай, ну не смотри так! Давай ты сам там полежишь, а?

— Мне не за чем.

— И мне не за чем! Я вам не наркоманка! Один раз в жизни по ошибке попробовала и что, сразу наркоманка? — вскипает Вика.

— Допустим, не один, — на меня вдруг накатывает тошнота. Настолько всё предсказуемо. Сейчас Вика начнет истерить, пока не устанет. Затем будет просить прощения и липнуть.

И точно — к тому моменту как мы заходим в нашу комнату, Вика визжит во всю глотку.

— Вы специально хотите от меня избавиться! Я вам всем тут мешаю! Зачем тогда ты меня спас? Дал бы сдохнуть, че! А хочешь, раз я такая неудобная для вас, я себе вены вскрою? Или колес наглотаюсь? Вы все тогда вздохнете свободно, да?

Она рыдает в голос, лупит кулаками по моей груди. Перехватываю ее руки. Стиснув запястья, прижимаю ее к себе так, что она может лишь беспомощно трепыхаться. Вика воет в голос:

— Ненавижу вас всех! А тебя больше всех!

— Никто не хочет от тебя избавиться. Все хотят, чтобы ты была здорова и счастлива, — говорю с ней, как с капризным ребенком.

— Я все равно тебя ненавижу! — выкрикивает, но уже без настоящей ярости.

— Ладно, — соглашаюсь я.

Чувствую, как она дергается всё слабее, потом и вовсе затихает. Обмякнув, повисает у меня в руках. И начинается вторая часть Марлезонского балета.

— Вика, нет, — уклоняюсь от поцелуя. Убираю от себя ее руки. — Послушай меня. Ты должна вернуться. Ради самой себя.

— Я хочу тебя… прямо сейчас… ну же… — Она сгибает колено и просовывает мне между ног.

— Вика, прекрати, — слегка повышаю голос.

— Ну, Ге-е-ерма-а-ан… — тянет она плаксиво. — Блин, ты обиделся на меня, что ли? Ну, я же соскучилась! Мы же так давно не виделись…

Глядя в глаза, она потихоньку сползает вниз, цепляясь пальцами за ремень брюк.

— А хочешь…

— Не хочу, — обрываю ее, но Вика меня не слышит.