Это мой дом

– Да, наверно.

– И скажете, что он из нашего дома?

Нариманов ответил не сразу, словно Толин вопрос застиг его врасплох.

– А ты как думал? – сказал Искра. – Если хвалить, так он из нашего дома, а если ругать, так неизвестно из какого?

– Эх, – горько вырвалось у Лиры, он крепко сжал губы и отвернулся.

– Да, брат, – сказал Василий Борисович. – Ты, может, думал: у нас только то общее, что хорошо? А придется и всякую беду расхлебывать вместе. Как говорится, и радость и горе – всё пополам…

Нариманов поднялся, тяжело опираясь на костыли;

– Ну, всего вам хорошего, ребята. Я поеду.

– Счастливо! – ответил за всех Степан.

– Хочу только сказать вам, – прибавил Нариманов, – добрую славу надо заслужить. Ваш товарищ пока ничего хорошего еще не сделал, а ведь дел кругом немало. Почему же он выбрал такой легкий, такой неверный, такой… позорный путь?

И он вышел. За ним пошли Степан, Лира, кто-то из девочек. Понемногу – собирая книги, негромко переговариваясь – выходили остальные.

И вот столовая опустела. Я один сижу сбоку у стола, Якушев в другом углу, у печки. Сидит неподвижно, точно закоченев, и не поднимает головы.

– Помнишь, ты обещал говорить мне правду, одну только правду?

Он не встал, не взглянул на меня, только еще ниже опустил голову.

– Я тебе поверил. Верил тебе, как себе самому. И Галина Константиновна верила, и ребята. Запомни сегодняшний вечер. Больше этим доверием шутить нельзя. Никогда. Понимаешь? Ни-ко-гда!

Я встал, подошел к двери, нажал ручку. И обернулся. Я не обдумывал этого заранее, у меня почти невольно сорвалось:

– Скажи – где ты тогда спрятал книги из школьной библиотеки?

Он вскочил как ошпаренный. Казалось, он сейчас крикнет, кинет в меня стулом, разобьет окно – так неожиданно страшно исказилось его лицо. И вдруг он снова обмяк, опустился на стул и выдавил через силу:

– У тети Маши… на Киевской.

* * *

На другой день Виктор не вернулся из школы. Он был на двух первых уроках, сидел, как говорили ребята, бледный и молчаливый, отказался отвечать по физике, а на третий урок не пришел – вышел на перемене и не вернулся.

– Видать, на поезд – и в Старопевск! – сказал Горошко.

– Невмоготу ему стало, – откликнулся Витязь.

– А врать ему вмоготу? – мстительно сказал Лира.

Вечером, когда все уже спали, Галя сказала, не поднимая головы от книги, которую, видно, перелистывала, не читая:

– Я поеду за ним, Сеня. Его надо вернуть. Завтра же поеду.

Я почувствовал, что гнев и возмущение, весь день не дававшие мне дышать, сейчас вырвутся наружу и обрушатся на ни в чем не повинную Галю.

– Может быть, – сказал я, сдерживаясь как только мог, – мы пошлем за ним кого-нибудь из старших ребят. Может быть… Но ты не поедешь.

– Поеду, – тихо повторила Галя.

– Нет.

Я в бешенстве стукнул кулаком по столу. И тут же Леночка из соседней комнаты позвала испуганно:

– Мама!

Галя поднялась и с потемневшим лицом вышла. Я готов был вскочить, побежать за ней, но услышал, как она успокаивает Лену:

– Спи, Леночка. Я тут. И папа тут, спи.

Чуть погодя я вошел в темную комнату.

– Прости меня, Галя. Не сердись. Но ехать не надо. Слышишь?

Галя не отозвалась.

…Я проснулся, едва рассвело. Галина кровать была пуста. Я сплю чутко. Как же это я не услыхал, когда она собиралась и уходила? Видно, очень старалась не шуметь…

– Мама ушла только что, – сказала Лена, глядя на меня своими круглыми, как у совенка, глазами. – Она велела тебе сказать, что приедет в четыре часа.

Гм… Ну ладно. Уж не знаю, почему меня никто не спросил, где Галина Константиновна. День шел всегдашним ровным рабочим ходом, и, когда в воротах показались Галя и Виктор с рюкзаком за плечами, никто глазом не моргнул – каждый продолжал заниматься своим делом.

– За самовольную отлучку на месяц без отпуска весь отряд, – сказал я, сухо ответив на его тихое «здравствуйте, Семен Афанасьевич».

Вечером я спросил Галю:

– Где ты его отыскала?

– У тетки.

– Что у него за рюкзак?

– С книгами… из школьной библиотеки… Он завтра сам отдаст их Ольге Алексеевне.

– Уж не за книгами ли он ездил в Старопевск? – зло сказал я.

– Нет, не за этим. Он не хотел возвращаться. Но ведь если бы он не вернулся к нам… он бы пропал. Ты же знаешь он слабый…

– Да, слабый. И жадный. И трус.

…Через две недели в газете появилась статья Нариманова… Называлась она «Добрую славу надо заслужить» и кончалась почти теми же словами, которые сказал он, прощаясь с нами в тот памятный день: «Нет, никто – ни в Старопевске, ни в Москве – не похвалит Виктора Якушева, потому что ничего хорошего Виктор еще не сделал. А мог бы сделать… И дел кругом много, нужных и интересных. Сделай он хоть одно тогда нашлись бы люди – и не выдуманные, а самые настоящие, – которые, завидев Виктора, с гордостью говорили бы: „Замечательный юноша Виктор Якушев“, а сейчас так не скажут, и виноват в этом сам Виктор».