Это мой конёк. Наука запоминания и забывания

Если поставить задачу написать подкрепленную источниками биографию или автобиографию, то покажется, что к воспоминаниям Ульман ведут нелогичные ассоциации, однако они никоим образом не противоречат ассоциативной природе памяти. Подобное выстраивание жизненной истории напоминает погоню за мечущимся туда-сюда белым кроликом и сработает точно так же, как строгое подчинение логике. Поэтому в период сбора информации она не рылась в огромном архиве с письмами и документами отца, а доверилась ощущениям и окунулась в искусство, музыку, танцы — именно они подарили ей верный настрой для написания книги.

«Письменная фиксации воспоминаний — это не просто работа памяти. Я всегда говорила, что из детства ничего особо не помню, но, начав писать, сумела запечатлеть на бумаге целые эпизоды».

Воспоминания из книги Линн Ульман пластичны. Это не застывший архив всех пережитых ею событий. А чтобы углубиться в них, есть множество различных способов.

«Как и хореограф Мерс Каннингем, я думаю о том, как по сцене — от центра к краю — смещаются взгляд и фокус. То, что на первый взгляд кажется мелочью, приобретает огромное значение, а то, что когда-то казалось очень важным, в моей работе становится мелким эпизодом».

Ульман рассказывает, как праздновала с отцом Рождество — один-единственный раз. Она недавно развелась, он овдовел. Падал снег, и из его маленькой стокгольмской квартиры они пошли в церковь Гедвиги Элеоноры. Снег кружился вихрями вокруг них — и вокруг шпиля церкви. Ульман рассказывает, что, как сама долгое время считала, была нужна отцу, чтобы ему не пришлось праздновать Рождество в одиночестве, но со временем ее видение ситуации изменилось. Он всегда любил праздновать Рождество один. Это ей он был нужен. Воспоминание, развернувшись, стало совсем иным.

«Я не помню, шел ли тогда снег. В конце повести „Мертвые“ Джеймс Джойс описывает снегопад — о такой же погоде пишу я, даже не зная, что именно оказалось в моей книге. Однако значения это не имеет; прочитанное и пережитое мной сливаются в вымысел — я ведь не стремлюсь к биографической достоверности».

Но почему столько писателей пользуется в работе своими воспоминаниями? Расскажут ли они нам что-то новое о памяти?

«В своей основе память — элементарный инструмент для выживания. Им мы пользуемся, рассказывая истории о себе. Мы — это истории о нас, а история любви — важный элемент отношений пары. В праздники мы произносим речи о себе. Мы рассказываем про себя, друг о друге и просто об окружающих — на личном уровне, на уровне своей страны и мира. Но на самом деле наши воспоминания очень фрагментарны, своеобразны, в них есть место творчеству! Память и создает воспоминания, и хранит их, ведь она пишет новые истории, одновременно консервируя нашу жизнь в маленьких временных капсулах. Для писателя это инструмент интересный, но ненадежный. Зачастую в моих воспоминаниях все не так, как было на самом деле».

На самом деле работа писателя не так уж сильно отличается от того, чем все мы постоянно заняты. Мы сочиняем, структурируем, меняем, и каким-то образом в наших историях оказывается то, что мы сами не пережили, а лишь прочитали, увидели или услышали. Воспоминания сами по себе ненадежны.

«Я хотела увидеть, что произойдет, если мы врастем в книгу, как будто мы ее персонажи. Вот как это получилось: я ничего не помнила, но попавшаяся на глаза фотография Джорджии О’Кифф напомнила мне об отце. Я начала вспоминать. Я написала: „Я помню“ — и мне тут же стало неуютно: я осознала, как много всего забыла. У меня есть письма, фотографии, случайно сохранившиеся и никак не связанные друг с другом записки — не знаю, почему оставила именно их, — шесть аудиозаписей разговоров с отцом, но на тот момент он был уже очень стар и забыл большую часть и личной, и нашей общей истории. Я помню произошедшие события — то есть мне кажется, что помню, — но что-то я наверняка выдумала; мне вспоминаются услышанные много раз истории и те, что рассказывали всего один раз, а иногда я еще слушала их в пол-уха; все это я кладу рядом, собираю в стопки, объединяю — так я ищу направление», — пишет Линн Ульман в романе «Мятежные», своего рода пошаговой инструкции по использованию памяти в качестве рабочего метода.

Дискуссия о том, что такое автобиографическая художественная литература, если сравнивать ее с автобиографиями, ведется уже давно и началась задолго до того, как Карл Уве Кнаусгор написал «Мою борьбу» (норв. Min Kamp). Но «сырьем» в обоих случаях служат воспоминания. В автобиографической художественной литературе подлинность воспоминаний возьмет верх над источниками, личный опыт мы сочтем более достоверным, чем объективные факты. Воспоминания мы поставим во главу угла, хоть творчество подразумевает их неверные толкования.

«Я обнаружила, что память — это не запертый сундук с правдивыми воспоминаниями, но инструмент — созидательный, открытый, напоминающий губку, притягивающий к себе все, что только можно, и обновляющийся», — говорит Ульман.