Это моя война, моя Франция, моя боль. Перекрестки истории

На горы опустилась тем нота, особенно густая. Но у Тристе-эль-Португезе были кошачьи глаза, он предупреждал, когда нам предстояло ехать вдоль пропасти. Тогда фалангисты зажигали карманные фонарики, которые отбрасывали маленькие желтые пятна света на тропу. Температура упала ниже нуля, и ледяные корки хрустели под подковами наших ездовых животных. Иногда фалангисты кричали мулам, чтобы подбодрить: «Аrrе burro… Arre burro».

Как назывались эти пустынные горы, на которые мы поднимались? Край земли, придавленный черным небом.

Около полуночи мы заметили тонкий прямоугольник света, сочившегося сквозь дверные щели, и сразу же почувствовали облегчение. Словно вновь установили связь с обитаемым миром.

Дом, куда впустил нас наш проводник, был просторным и круглым. Посредине горел огонь, дым от которого уходил в дыру на крыше. Галльская или иберийская хижина. На круглой скамье отогревалось и дремало все население хутора, мужчины с беззубыми ртами, старухи в нескольких юбках, надетых одна на другую. Суетился хромой деревенский дурачок со слюнявым подбородком. Видение Средневековья. Мы вернулись на тысячу лет назад.

Все немного отдохнули; фалангисты хорошенько осмотрели наш багаж и успокоили Жефа насчет остатков его золота.

Нас растормошил Тристе-эль-Португезе. Худшее было впереди, поскольку дождь превратился в снег. Мы вновь оказались среди порывов ветра, а снег вскоре повалил так густо, что мулы брели, опустив голову; не удавалось даже разглядеть ехавшего впереди спутника.

Чтобы не потерять друг друга из виду, нам оставалось только перекликаться. Что кричать? «Аrrе burro» — так понукают мулов. Мы словно цеплялись за веревку, сплетенную из голосов.

Никогда еще ночь не казалась мне более долгой. Нас одолевало физическое изнеможение. Мы стучали зубами — от холода или от жара? Агуардиенте, которой мы согревались, казалась нам прохладной.

Батарейки карманных фонариков истощались одна за другой. Лишь по краснеющему огоньку сигареты нашим фалангистам удавалось различить край тропы. Мы поняли не слишком ободряющие слова, которыми они обменивались: «Estamos perdios… Мы-то, быть может, выкарабкаемся, но они погибнут…»

«Аrrе burro»… «Аrrе burro»… Через два часа мы уже не могли повторять это «аrrе burro».

— Давай найдем что-нибудь другое! — крикнул мне ехавший впереди Жеф.

— Стихи! — ответил я ему.

— «Как соколов полет… — начал один.

— …прочь от гнезда родного», — подхватил другой.

Вот так, с Эредиа, Корнелем, Гюго, Ростаном, Виньи мы вновь и вновь бросали наши полустишия сквозь снежную кашу и продолжали двигаться к свободе.

Когда мы миновали португальский склон, как раз называвшийся Tras los Montes, нашему проводнику понадобился еще час, чтобы довести до своей деревни.

Мы настолько одеревенели от холода и усталости, что пришлось стаскивать нас с седел.

Всеобщее восхищение заслужила Жермена Саблон. Эта красивая женщина и в самом деле была упорна, во всех смыслах этого слова. За все время испытания мы не слышали от нее ни слова жалобы или беспокойства.

Мне пришли на ум слова песенки, которую ее брат Жан, тоже певец, сделал популярной:

Я прощаюсь
И ухожу наугад
По дорогам Франции,
Франции и Наварры…

Наконец мы достигли дома Тристе-эль-Португезе. Он поместил нас на втором этаже, в большой, теплой и очень скудно меблированной комнате. Через щели в полу мы видели, как возятся свиньи, слышали хрюканье и ощущали их запах.

VI Две страны вне войны

Португалия в Европе того времени была политическим курьезом. Республика, именовавшаяся корпоративной, отнюдь не была демократической. Но и не опиралась на тоталитарные доктрины, на которых основывались советские, фашистские или нацистские режимы. Это было авторитарное государство, достаточно вдохновленное Моррасовым национализмом; в качестве военного вождя оно имело генерала Кармону, а в качестве председателя Совета министров — экономиста профессора Салазара. Из этих двоих диктатором был профессор.

Рабочие и служащие не могли работать, если не состояли в профсоюзе, а забастовки запрещались. Все хозяева должны были принадлежать соответствующим корпорациям, которые подчинялись инструкциям правительства. Неграмотные не имели права голоса, если только не платили больше ста эскудо налогов. Бюджетное равновесие было абсолютным правилом.

Португалия, примирившаяся с Ватиканом (что отнюдь не всегда случалось в начале века) и довольно благосклонная к франкистской Испании, все свои усилия направляла на то, чтобы не испортить отношений ни с державами Оси, ни с коалицией союзников, а стало быть, не испытать затруднений с любым победителем, когда конфликт наконец закончится.