Это моя земля!

Вернувшись к больнице, встали в полусотне метров от подвала, прижавшись кормой УАЗа к плитам бетонного больничного забора так, чтобы черный провал двери был в секторе обстрела вставленного в амбразуру на лобовом стекле «Печенега». Конечно, Солоха из КПВТ на Калужской выступил мощно. Но установить не то что «Владимирова танковый», а хотя бы тот же «Утес» или «Корд» на нашем «Хантере» – далеко не как два пальца об асфальт… Переделывать машину нужно будет весьма основательно. Опять же – нету у нас пока ни «Корда», ни «Утеса». Так что придется обходиться наличными силами и средствами. Думаю, на пятидесяти метрах при коробе-«сотке», в ленте которого через один снаряжены бронебойные и трассирующие… Словом, Тимур из своего пулемета не то что какого-то дохлого бабуина-переростка – слона пополам распилит. Ну, по крайней мере, мы все на это очень надеемся. А иначе – какие-то уж больно яркие, но не сильно приятные картинки в памяти возникают: микроавтобус, вскрытый когтями морфов, будто консервная банка, и чуть не пополам разорванный шлем, который, по идее, девятимиллиметровую пулю ПМ или АПС держать должен… У нашего УАЗа класс бронезащиты, конечно, повыше, но и проверять максимальные способности морфов на своей шкуре почему-то совершенно не хочется.

Ближе к рассвету, когда все уже основательно озябли в машине с заглушенным двигателем и, понятное дело, не работающей печкой, Гумаров потянулся, хрустнул затекшей шеей и поинтересовался:

– Может, пожрем чего? А то как-то голодно…

– А до кустов тебя потом по темноте всем Отрядом провожать? – ехидно хмыкнул с заднего сиденья Солоха. – Ну чтобы никто тебя, маленького, не обидел и за задницу не покусал. Или ты прямо в машине гадить надумал?

Тимур, осознавший, что придется урчать пустым животом дальше, грустно вздохнул:

– А на кой ты тогда жеванины на целый взвод набрал, изверг?

– А чего такого? – притворно изумился Андрей. – Дают – бери, бьют – беги. Вот понадобится – а у нас есть. Ты это… учись, салага. Или думаешь, что всю жизнь я на тебя завхозом работать буду?

Наш татарин хотел было что-то ответить, но я, буквально на самой грани слышимости что-то уловив, громко шикнул, заставив всех сидящих в машине не просто замолчать и замереть, но еще и дыхание на всякий случай затаить, прислушиваясь.

Не померещилось. Сначала что-то зашкрябало по асфальту за забором, а потом… Потом пустым железным ящиком, на который уронили сверху что-то тяжелое, загудел наш УАЗик, закачавшись на рессорах. И как только крыша не промялась? Такая-то туша, да прыжком, со всего размаху! Морф на крыше машины долго не задержался и легко и красиво, можно даже сказать – грациозно (это при такой-то массе!) спрыгнул на грязный потрескавшийся асфальт и замер, слегка поводя головой из стороны в сторону. Ни дать ни взять – прислушивается и принюхивается. А тут мы рядом… Так, и чего это Гумаров у пулемета приспал?!

– Огонь! – пихаю я Тимура в плечо и врубаю дальний свет, благо на УАЗе это можно сделать и не включая зажигание. Фары у нас хорошие, мощные. Морф, похоже, на какое-то мгновение «потерялся», ослепленный лучами ярких галогеновых ламп. И этого момента Тимуру хватило с лихвой. Я только и успел, что отвернуться к двери и лицо руками прикрыть. Когда показавшаяся бесконечной очередь наконец затихла, в ушах у меня стоял такой перезвон, что казалось, будто все еще скачущие по салону гильзы делают это совершенно бесшумно. Глаза слезились от заполнившего машину облака пороховых газов, в горле стоял липкий сладковатый ком…

– Твою ж душу… – с трудом выдохнул я, сам не зная, услышит ли меня хоть кто-то. – Надо к этому шайтан-агрегату хоть мешок какой-то под гильзы прицепить, что ли…

– А?! – Тимур повернулся ко мне лицом, и я понял, что он чувствует себя ничуть не лучше: такие же ошалевшие глаза на закопченной роже.

– Забей! – гаркнул я и отмахнулся. – Не важно!

По-моему, Тимур меня не столько услышал, сколько по губам прочитал или догадался, но улыбнулся в ответ и согласно закивал: мол, понял.

– Какая сволочь стреляла?! – призовым жеребцом заржал позади меня Солоха, пародируя кого-то из персонажей «Особенностей национальной охоты».

И только Буров, как всегда спокойный и невозмутимый, обвел нас укоризненным взглядом:

– Машину проветрить нужно срочно, балбесы!

Морф бесформенной кучей мертвого (причем уже дважды мертвого) мяса лежит посреди двора. Над его основательно разлохмаченной тушей поднимается слабый, но отлично различимый в свете фар дымок – в теле продолжают тлеть трассеры. До спасительной двери в свое логово он не дотянул метров, наверное, двадцать. Справились!

– Нет, – закашлялся Тимур, – кто куда, а я – наружу. Дышать тут реально нечем.

Что такое? Какое-то недоброе предчувствие, та самая интуиция, которой стараются доверять все, кто хоть немного повоевал и остался при этом жив. Будто скрутило меня всего разом на какое-то неуловимое мгновение.

Едва Гумаров выпрыгнул из машины наружу, как я, с предупреждающим окриком, рванул за ним следом. Потому что в мозгу моем, будто раскаленная игла, застряла одна-единственная мысль: