Это мужской мир, подруга!

– Как и многие, мой сынишка думает, что именно ему ничего не будет. Меня он не слушает. Впрочем, кто в наше время слушает родителей?

– Я бы вас слушалась во всем, – зачем-то брякнула я. Все из-за вина. Журавлев внимательно и молча на меня посмотрел, заставив меня почему-то покраснеть и заволноваться. Под его взглядом я чувствовала себя странно.

– Да? Сомневаюсь. Я как родитель еще хуже, чем я как начальник.

– Куда ж еще хуже? – рассмеялась я.

– Да уж, вы так посмотрели, что сразу стало понятно – хуже некуда.

– Ну... в целом, – кивнула я.

Почему-то я чувствовала себя с ним сейчас так хорошо, так просто и безо всякого страха. Наверное, из-за обстановки. Тихая музыка, романтический приглушенный свет – все это начинало напоминать свидание, то есть напоминать именно то, чего я так опасалась, еще когда только ехала сюда. Но я смотрела на Журавлева и четко понимала, осознавала, что ни за что, никогда он не переступит черты, не сделает ничего того, что является неприемлемым. Он из тех, кто всегда остается в рамках, всегда четко отслеживает границу. Только теперь я этому почему-то не так уж и радовалась. Почему бы это? Странно, раньше я никогда не хотела, чтобы кто-то перешел мою границу, не терпела нарушителей. А сейчас в моей слегка пьяной усталой голове витал еле обозначенный и непонятный даже мне самой вопрос: а что, если...

Глава 13 Ничего серьезного

Принципы – штука крайне условная, особенно если речь идет о женщине. Всякие постулаты могут быть расшатаны обстоятельствами. Вариантов – миллион. Можно никогда не есть сладкого, но однажды, будучи усталой и измотанной, слопать целую коробку шоколадных конфет. Так иногда делала Варечка, так поступала моя мама, когда ругалась с отцом. Когда он от нее уходил, а такое ведь случалось периодически, мама сидела на итальянском диване в обнимку с коробкой «Ферреро» или шариками «Линдт», разворачивала фантики, запихивала конфеты в рот, быстро глотала их, даже особенно не разжевывая, а глаза у нее в этот момент были какие-то стеклянные, пустые. Она смотрела в окно и погружалась в какие-то странные шоколадные миры, как в облако легкой анестезии. Потом она корила себя, взвешивалась по четыре раза в день, занавешивала зеркала.

В этом я не была на нее похожа. К конфетам, как и вообще к еде, я была достаточно равнодушна. Даже от пары шоколадных конфет мне становилось чуть ли не плохо, так что я проходила мимо красочных коробок спокойно. И все же наследственность есть наследственность.

Моя мама ежевечерне употребляла бокал красного вина, который, как она уверяла меня, даже полезен для здоровья. Этот ее традиционный бокал мог бы быть полезен, если бы он был один. Но у мамы были проблемы с арифметикой. Она наливала один бокал, а из домашнего бара исчезала целая бутылка вина. Иногда, если вина дома было мало или его не было вообще, мама (исключительно для здоровья) пила ликеры. Те кончались медленнее. После оздоровительных процедур мама старалась не вставать с итальянского дивана, от греха подальше. У нее были проблемы с вестибулярным аппаратом. Она даже лечилась в какой-то американской клинике, но проблемы остались, особенно по вечерам. В общем, пить мама не умела, это факт, сколько ни училась, сколько ни тренировалась.

У каждого, наверное, есть своя ахиллесова пята. Кто-то постоянно попадает в аварии, у кого-то все время крадут кошельки и сумки, кому-то по жизни попадаются одни мерзавцы. Я, как и мама, тоже совершенно не умела пить. Зная за собой эту досадную семейную особенность, которая в моем случае состояла не в том, что я пила много или как-то неправильно, а именно в том, что все мои жизненные проблемы возникали именно из-за алкоголя, я старалась вообще не пить. Или если уж пить, то мало и пить только в каких-то гарантированно безопасных местах типа Варечкиной квартиры. Но бывали дни... Такие, как сегодня, с детьми за решеткой. Бывали моменты, когда я просто не справлялась с собой.

– Вы любите жару или холод? Завтра, говорят, будет еще жарче, – поделился Журавлев, глядя на меня блестящими от выпитого глазами.