Это настигнет каждого

Клаус Бренде лишен буржуазных предрассудков. Ему понравился отчетливой лепки торс, открытый чуть ли не до plica inguinalis[76].

- И никогда не видел родного отца?

- Нет. Он умер через две или три недели после моего зачатия. Мама тогда еще даже не знала, что я появлюсь на свет.

- А от чего он умер, ты знаешь?

И опять Гари говорит полуправду, ибо то, что он отвечает, ничем не подтверждено и он знает, что не подтверждено:

- Попал под грузовик. Колесо размозжило ему голову.

Клаус Бренде вспоминает о соли. И на короткое время покидает Гари. Тот заканчивает переодевание. Видит спереди на своих трусах (которые он поменял на чистые, принадлежащие Матье) желтоватые пятна. Он вспоминает: мама постоянно возмущается тем, как неряшливо он справляет малую нужду. Но он не может ничего с собою поделать. Его охватывает чувство неловкости, когда он видит, как отряхивают свой член взрослые мужчины. «Лучше уж - в майку или в трусы, чем такие выкрутасы. Тем более, что обрезания мне не делали, он у меня прикрыт симпатичной кожицей». Когда Клаус Бренде возвращается, Гари стоит на коленях рядом с кроватью. Судовладелец, подумав, что Гари молится, решает ему не мешать. Минуты убегают. Их набралось уже на четверть часа, а Гари все не поднимается с колен. Клаус Бренде подходит ближе. Он видит: мальчик держит правую руку Матье, усердно облизывает ее, будто желая слизать всю кожу, и прижимается к ней губами.

- Гари, я хотел тебя кое о чем спросить. Вот, кстати, нужная тебе соль. Я хотел спросить... Пойдем, сядем за стол. Как давно ты знаешь Матье? С каких пор вы с ним близкие друзья?

- С сегодняшнего дня.

- Как? А раньше вы не были знакомы?

- Нет. Мы никогда прежде друг друга не видели.

- Тогда я не понимаю твоего поведения.

- Я стоял у кухонного окна. Мы живем на третьем этаже. Внизу двор. Там сортиры. Сзади, по ту сторону дощатого забора... забором окружен весь двор... начинается луг. В заборе есть калитка. До ближайшей улицы идти надо через луг, довольно далеко. Это пустынная местность. За лугом, если перейти улицу, начинается зона отдыха: что-то вроде маленького парка или городского сада. Сад окружен высокой чугунной решеткой, но пролезть между прутьями при желании можно. В саду много кустов. Ребята там часто играют. Один холм зарос кустарником особенно густо. Даже зимой, когда листьев нет, из-за орешниковых и прочих веток ничего не видно. Это и есть то место. Там уже не раз избивали тех, кого невзлюбили другие. Или кто их сам разозлил, каким-то своим поступком... Я, значит, стою у окна, ни о чем особо не думая. Смотрю на эту красоту, и мне до тошноты скучно. Ну, потому что когда прошло уже полдня, а ты все не знаешь, чем бы тебе заняться, приятного в этом мало. Потом я вижу, как они приближаются к холму. Десять, пятнадцать человек. Окружили кого-то и ведут. Бедняге явно не поздоровится, думаю я. Но против них не попрешь. Меня на том месте тоже однажды отлупили, поскольку я, надо признать, порядочный стервец. Другим-то какое дело, что воспитывать меня некому... Но потом вдруг я чувствую, что меня тянет туда. Во всяком случае, мне охота узнать, что этот тип натворил. Я не очень спешу. Но все-таки слетаю по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Зато по лугу иду медленно. Меня ведь все это не касается. Проскальзываю в чугунные ворота, незаметно. И подкрадываюсь поближе, прячась в кустах. Еще одна взбучка мне ни к чему. И тут я вижу его - он лежит на земле, почти голый, а другие его режут. Сперва я не поверил своим глазам. Потом подумал, тут забивают свинью. И что, возможно, на такое любопытно взглянуть. Я поднимаюсь во весь рост. Встаю между раздвинутыми ногами Матье. А дальше... - я ударил. Для Долговязого удар оказался неудачным. Он как раз высунул язык. Он опрокидывается навзничь. От него уже можно не ждать подлянок. Потом я начинаю драться ногами. Бью самых рослых, стараясь попасть им в пах. Этого они не выдерживают. Еще я подбираю кусок стекла, которым один из парней раскровянил лоб Матье, и, зажав в руке, молочу им куда попало...

- Но ведь этих подонков было десять или пятнадцать, а ты один, - перебивает его Клаус Бренде.

- Каждый из них дрался сам за себя; и когда первые четыре или пять, скорчившись, свалились на землю, прочие дали дёру. Караульные, стоявшие поодаль, не видели, что происходит. А только слышали крики. Как бы то ни было, в конце концов убежали... или уползли... все; кроме Долговязого, который лежал все на том же месте, и изо рта у него капала кровь.

- Сколько тебе лет, Гари?

- Тринадцать с половиной.

- Не больше? Ты уже настоящий юноша... судя по внешнему виду...

- Мне даже на пару недель меньше, если быть точным.

- Итак, эти подонки убежали... Все, кроме одного. Матье лежал на земле. Или он поднялся?

- Нет, он лежал.

- А ты стоял рядом?

- Я его рассматривал.

- Ты в этот момент думал что-нибудь... или ощущал?

- Всякую чепуху, неотчетливую...

- Ты ведь дрался как бешеный... И потом, наверное, должен был отдышаться?

- Наверное.