Это настигнет каждого

- Здесь весь мой домашний скарб. - Перетянул мой лоб, поверх влажного платка, рукавом от рубашки и булавкой скрепил концы. Пока он возился, я прислонился к его левой руке. И, как ТЫ знаешь, не устоял, повернул голову... чтобы губами прикоснуться к нему. Ты, если присутствовал там, наверняка искал того же, что и я: протяженной уверенности... Тысячелетнего царства, в котором можно существовать... не уставая, не становясь в тягость самому себе. Гари проверил повязку на животе. И счел ее безупречной. Только на ней проступила кровь. Он не знал, как тут быть, и предпочел на этом остановиться.

- Я теперь немного подштопаю твое внешнее. А ты лежи, как лежишь.

Он одернул на мне рубашку, прикрыв тело - насколько ее хватило; стянул с меня брюки и трусы. Нашел иголку, нитки, шпагат.

- Гари, - обратился я к нему, - возможно, я скоро умру. Тогда то, что я сейчас скажу, глупость. Но я хотел бы стать твоим другом...

Он зашивал дырку на трусах. Он теперь полностью раздвинул занавески. Я подумал, в темноте ему плохо видно.

- Я тебе буду только свет застить, - сказал он. - На фиг тебе связываться с таким отщепенцем, безотцовщиной? Ты обо мне знаешь не больше, чем о внутренности нерасколотого ореха. Тут тебе делать нечего. Я, конечно, попробую, насколько смогу, привести тебя в чувство. Но потом: мотай отсюда! Не заваривай кашу, которую нам не расхлебать. Ты сын богатого человека; я же - что ты про меня знаешь? Голова моя набита всяким дурацким хламом. И словами, каких ты еще не слыхивал; у тебя волосы встанут дыбом, когда они из меня полезут.

- Гари, я мало что собой представляю. Ты же заглядывал в дырку, проделанную во мне. Там только грязная кровь, ничего возвышенного. Никакого богатства. Ты видел меня в отрепьях и видел... что я гол. Ничего другого, лучшего, во мне нет. Ты - лучше.

- Ты навоображал себе невесть что или бредишь, - сказал он. - Твой отец владеет пароходами, автомобилем, домом; у тебя есть своя комната, кровать, книги, игрушки; тебе не нужно самому чистить ботинки, штопать одежду, пришивать пуговицы; ты всегда сыт. Моя будка - совсем другое дело. Вон в том ящике, напротив, испражняются жильцы со всего дома... с пяти этажей. Можешь представить, какая стоит вонища. Воняет весь день. Я тоже воняю. По вечерам я вижу, как они заходят в сортир, один за другим, слышу, как кряхтят там внутри. Тут таких звуков наслушаешься... Некоторые, пока тужатся, размалевывают стены. Рисуют всякое непотребство. Нехило у них получается: как если бы рисовали рукой, что болтается между ног. Я существо грубое; меня их говеные фантазии не колышат. Я сижу здесь и мысленно выпрямляю скурвившийся мир. А тем временем к матушке наведывается какой-нибудь болтун-импотент или кривой философ[64] с особо изуверскими причудами - подонок, часто еще и с лысиной, от похотливого зуда не различающий, где зад где перёд; будь моя воля, я пнул бы его, чтоб повыскакивали все зубы. Зачем только я притащил тебя сюда? Зачем двинул Долговязому по роже и опрокинул его на землю? Чего тебе здесь надо? Я, видно, и впрямь рехнулся! Лишь потому, что те парни -мерзавцы, ввязался в темную историю с тобой. Я не станция скорой помощи. «Благородные друзья» мне тоже ни к чему. Меня от такого тошнит! Само собой, я должен был как-то тебе помочь: ты все-таки не раздавленная лягушка. И еще одно отличие между нами: ты пользуешься лучшими словами; или, если они и не лучше, ты ставишь их по-другому - так, чтобы они улучшались.

Он уже зашил трусы; и принялся за брюки.

- Гари, - нерешительно начал я, - тебе известно больше... известно другое, чем мне. Те гадости, которые ты видел... грязные слова, к которым привык... все это не унижает тебя. Я тоже не чистюля... Мои одноклассники тоже пользуются малоаппетитными, грубыми словами... чтобы придать себе авторитет или просто из любознательности. Поверь: я стóю меньше, чем ты!

Гари на мгновенье поднял глаза:

- Ты забавный малый. Про слова я еще не договорил. Ты вот начал: «Возможно, я скоро умру». И вид у тебя, будто так оно и есть. Но сразу вслед за тем ты сказал: «Я хотел бы стать твоим другом». Странная взаимосвязь. Она означает другое - не то, что имел в виду молодой каменщик с четвертого этажа, написавший на стене в писсуаре: Ищу тринадцатилетнего друга, уже соображающего, что к чему. Он надеялся меня этим завлечь.

- Так тебе только тринадцать? - вырвалось у меня.

- Тринадцать с половиной. Самое время, чтобы кончать ковырять в носу. Время, когда пора начинать взрослую жизнь. А тебе сколько?

- Пятнадцать, - ответил я. - И еще месяц сверх того.

- Большая разница, - сказал он удовлетворенно.

- Гари... я хочу пить... очень.

- Не двигайся! Не хватает, чтобы ты упал со стола.

Он критически рассматривал меня. Его лицо потемнело.

- Брюки почти готовы. Осталось только прикрепить веревочную застежку. Но сперва я принесу воды. - Взяв с полки баночку из-под горчицы, Гари сходил на двор, ополоснул ее под краном, наполнил и, вернувшись, поднес к моим губам.