Читаем Это называется так (короткая проза) полностью

Это называется так (короткая проза)

— Ей уже лет сорок, наверное, постарше меня будет, а имя, как бабушек называли: Муся, Муся. Вообще она Мустафа, но так девочку нельзя называть, так что Муся. Я месяца три назад ехал с операции, меня папа отвозил домой, я еще такой весь был — фью-фью. И папа меня хотел развлечь, а он знает, я историю люблю, сам он не очень. И говорит мне: знаешь, твой дед во время войны отвечал за переселение месхетинцев? Их вывозили и куда-то переселяли, Берия написал Сталину, что они не уважают советскую власть. И твой дед этим занимался. Видит — у меня глаза на лоб лезут, и быстро так говорит: нет, нет, он не из домов выселял! За это отвечал другой человек. Он только за переселение отвечал. Я тогда начал думать: кого встречу — признаюсь. А с Мусей мы познакомились в Праге, она там переводчица в какой-то миссии. Так и разговорились, кто откуда, ну, она говорит: месхетинцы. Я ей говорю: знаете, мой дедушка вас переселял. А она говорит: а мой списки утверждал, так старался, чтобы поменьше.

— Прабабка мужа с войны домой не пустила, три дня не пускала. Она знала день, когда его поезд приходит, и с утра колотилась. Она работала в шахте, валилась спать, в чем стоит, рук не мыла по три дня, так они жили, война. Тут вымылась, волосы стала завивать. У нее ничего не было, один чемодан, но она его очень берегла. Она всегда умела придумать, очень была элегантная, даже в совке — так она волосы на вилку накрутила, как на щипцы: зажимаешь тряпкой, нагреваешь черенок и крутишь. Такая вот. И достала свою довоенную одежду, белье шелковое, платье, бусы. Она даже краситься умела чем-то, хотя ничего не было. Накрасилась. В шесть утра начала, а поезд приходил в пять вечера. И вот он стучится — она не открывает. Ну, бабы прибежали, общежитие, все всё знают, восемь человек в комнате на нарах. Ее, которые с ней в комнате: «Рая, открывай!» Ничего. Вломились, короче. А она стоит перед зеркалом, так смотрит, сяк смотрит, каблуки у нее, косынка на плечах, что-то. Ей говорят: «Райка, ты чего мужа не пускаешь?» А она говорит: «Зачем?»

— Про эти вещи мне можно не рассказывать, мой дядя, дедушкин старший брат, мне про них всю жизнь рассказывает. Их НИИ куда-то переправляли на барже вниз, от немцев подальше, человек двести. И вдруг летят самолеты, они обычно причаливали и прятались, а тут видят — свои. Обычно они быстро причаливали и бежали прятаться, а тут остались. И вдруг бомбы, свои бомбят. Женщину одну оглушило и его тоже как-то ударило. Он очнулся в воде, она лежит на доске без сознания, но еще жива. Сентябрь, вода холодная, он видит — надо плыть, уцепился за ее доску и стал толкать — и себя, и ее. Толкает, толкает и вдруг видит — вода перегорожена, как забором, но проход есть. Он заплыл в этот проход и ее протолкнул, а там вся река превращена в частый лабиринт железными решетками, короче, лодке не пройти, в этом весь смысл, и чужому не выпутаться. Ну, он был математик и что-то про это понял, решил — пока не замерзну насмерть, буду пытаться. И выбрался, а как — не помнит, помнит только, что женщину оставлял, плыл на разведку, а потом назад — и ее толкал, и назад страшнее

всего было. И выплыли они знаете где? В Питере, в блокаде. Так что про эти вещи можете не рассказывать мне.

Свидетель из ФрязиноПьеса, задуманная как либретто оперы

Посящается Борису Филановскому, который все это и вообще.

Действие пьесы происходит примерно в 10:30 9 мая 2015 года, в день 70–летия победы.

Сцена 1

Водитель «скорой»: Дорогу, дорогу! Ветерана везем. Дорогу, ветерана везем. У ветерана сердце, пропустите.

Толпа, идущая на парад: А что это он?

Водитель «скорой»: Только назначили, перенервничал.

Толпа, идущая на парад: Сколько лет-то дали?

Водитель «скорой»: Восемьдесят три. А вчера-то было только сорок два. Перенервничал.

Толпа, идущая на парад: Эк ради нас человек терпит.

Водитель «скорой»: Ничего, еще пару лет поживет. Пропускайте, сограждане.