Это не я!

Дядя Мотя нажал кнопку в спикере и о чём-то быстро затарабанил на идише. Или на иврите, я не понял и мигом достал из кармана заранее приготовленный амулет-переводчик. В спикере прохрипело: "Конечно заходите, уважаемый!", дверь щёлкнула и приоткрылась. Холл за входной дверью был вполне хорош, с большой чёрно-белой шахматной плиткой на полу, лаконично расставленной светлой мебелью с контрастными кожаными подушками и красивыми гардинами цвета пшеничной соломы; но он не поражал ваше воображение так, как вестибюль нашего областного музея. Там висело здоровенное чучело белуги, пяти метров ростом и пятьдесят шестым размером в плечах. Я хотел сказать – в плавниках! В Амстердаме с белугами была явная напряжёнка. Здесь их просто не хватало на всех желающих. За пуленепробиваемым стеклом небольшого ресепшена сидел молодой еврей в кипе и с большим красным носом. Поскольку до явления народу Деда Мороза было ещё далеко, и юноша на него был совершенно не похож, только цветом носа немного смахивал, оставалось предположить, что у него просто насморк.

Дядя Мотя с сомнением посмотрел на юного израильтянина. Он и взаправду был очень молод, лет шестнадцать-семнадцать всего. Явно родственник хозяина, сын или внук.

– Сопли утри! – сказал неполиткорректный дядя Мотя. – А постарше кто-нибудь в этом кибуце есть?

Его соплеменник-собеседник весь стал красным, как и его нос.

– Что вы себе позволяе… – начал было он.

– Ша! Заткнулся! Тюбетейку свою картонную поправь, – оборвал его решительный дядя Мотя. Я просто наслаждался этими переговорами, которые теперь понимал во всём многообразии и великолепии еврейского языка. Жалко, что я раньше никогда не выписывал газету "Биробиджанер штерн", главный печатный орган Еврейской автономной области. Там я бы мог почерпнуть много весёлого, интересного и поучительного!

– У меня дело к хозяину этой лавочки. Дело серьёзное, денежное и не по твоим соплям, малец. Ну-ка, покличь его! Срочно! – и грубоватый дядя Мотя, давным-давно потерявший весь дипломатический лоск в "мокрой пехоте", нежно хлопнул ладонью по закрывающему юного шлемазла бронестеклу. Здоровенная пластина пуленепробиваемого стекла загудела, как хороший медный гонг. Пацан за ним ссутулился, вжал голову в плечи и, поглядывая на дядю Мотю испуганным мышонком, меня ведь он не видел, я был под скрытом, нажал клавишу пульта и начал с кем-то быстрые переговоры. Его было почти не слышно, а вот хеканье и хмыканье, раздававшееся из динамиков пульта в ответ на его панический шепот, было не спрятать от наших ушей. Наконец, динамик разродился краткой фразой: "Ну, так впусти его! Сейчас Аарон подойдёт и проводит его в переговорную"!

Минуты не прошло, как за спиной молодого дрища раскрылась неприметная дверь, и вошёл Аарон. Ну, что вам сказать? Оружия и снаряжения, как на бойце израильского диверсионного спецназа "Маглан", на Аароне не было, врать не буду. Но если бы он не был евреем, то служить бы Аарону в "Лейбштандарте СС "Адольф Гитлер". Потому, что он был белокурой бестией ростом за метр восемьдесят, лет двадцати пяти и атлетического сложения. Вот только его принадлежность к иудаизму могла помешать Аарону встать в сплочённые ряды "асфальтовых солдат фюрера". Даже дядя Мотя с одобрением и скрытым восхищением посмотрел на Аарона, прям как родного племянника рублём одарил! Даже двумя. Загудев, приоткрылась незаметная, но толстая в профиль дверь, и Аарон молча, жестом, пригласил дядю Мотю следовать за собой.

Я беззвучно шаркал то справа, то слева, то прямо за спиной дяди Моти, укрываясь его животом от расставленных по углам видеокамер. Это человеческий глаз меня под заклинанием не видит, а охранная система этой частной мастерской должна видеть даже привидение с моторчиком. Но тревоги пока не было.

Аарон открыл роскошные двери переговорной и молча пропустил вперёд дядю Мотю. Тот зашёл, внимательно огляделся, в уме считая варианты всех лазеек на выход, снял свою роскошную шляпу и небрежно набросил её на рог старинной полированной вешалки тёмного дерева. Потом, показательно проигнорировав стол переговоров, подошёл к удобному угловому дивану светлой кожи, ногой пододвинул к нему маленький столик, бросил на него свой дипломат цвета испуганного крокодила и с удовольствием развалился на скрипнувшей под его весом коже. Даже закинул руки за голову, выделка военно-морская! Аарон, никак не проявляя свои эмоции, прикатил от окна к диванчику хиповый металлический столик на колёсиках, уставленный напитками, стеклом, чтобы их пить, и льдом, чтобы кидать его в это стекло.

– А пиво здесь водится? Австрийский "Zipfer" к примеру? – умиротворённо спросил лейбштандартного еврея несносный дядя Мотя. Аарон кивнул и вышел. Но нам не пришлось скучать. Тут же в дальнем торце открылась скрытая дверь, и в зал вошла согнутая, еле переставляющая ноги, бородатая немощь в кипе. Это явно был тот, кого мы ждали. Дядя Мотя даже счёл нужным подняться и приветствовать хозяина со всей широтой еврейской души, выросшей в привольных степях Нижней Волги.