Это не я! (СИ)

— Привет, старый! Как дополз, колени ещё назад не подламываются как у кузнечика? — к моему удивлению, дядя Мотя сказал это на русском. — Откуда будешь? Барановичи? Витебск? Гомель?

— Сколько лет, сколько зим, а разговоры всё те же… — потряс седой головой старый ювелир. — Бабушка от них ещё в самом начале XX века уехала во Францию из Могилёвской губернии, село Козуличи. Это недалеко от Бобруйска будет. А ты сам-то кто, добрый молодец? Не из наших ли будешь? Уж больно морда у тебя характерная и нахальства много.

— Я из своих буду, — вежливо поправил старого иудея дядя Мотя. — Но имею до вас неотложное и важное дело. И большое желание помочь единокровным братьям. Не индусам же помогать!

Услышав про индусов, старик совсем понурился. Даже "Ой вэй!" не сказал. Но слова о помощи братьям его воодушевили. По крайней мере, мне показалось, что я перехватил его молодо блеснувший глаз из-под мохнатых седых бровей. Тут появился Аарон с бутылкой австрийского пива. Дед недоумённо посмотрел на него — это же какие расходы! Аарон молча прикрыл глаза, дескать, всё в дело! Выпьет гость пива, приспичит его, а за возможность заглянуть в сортир, мы его обдерём как липку! Деду это перемигивание явно пришлось по душе.

— Так я слушаю вас, адони,[19] — ласково обратился он к дяде Моте. Но дядька уже по-плебейски всосал бутылку прямо из горла, но при этом не забыв аристократично оттопырить мизинец, и на несколько мгновений выпал из разговора. Наконец он с видимым сожалением оторвал бутылку от губ и простецки вытер их тыльной стороной ладони, просяще посмотрев на Аарона. Тот понимающе кивнул и снова вышел. Дядька, как будто только этого и ждал, быстро поднял крышку дипломата и катнул по столику три сиреневых кристалла враз насторожившемуся деду. Этот пейсатый стручок стремительно накрыл камни сухой рукой в пигментных пятнах и, наугад выбрав один из кристаллов, выпростал из кучи седых волос надо лбом "глазок ювелира" — маленький, но мощный монокуляр, — и таки влип им в сиреневый камень. Наш морпех в отставке спокойно забулькал себе пивом. Тем более что шустрый как Меркурий Аарон уже тащил ему две новые бутылки.

Старик-хозяин, проворно осмотрев первый кристалл, так же резво взялся за второй, а потом и третий.

— Ещё есть? — сухо, по-деловому, в общем так, как и пристало на переговорах о приобретении большого лота камней на Алмазной бирже Амстердама, обратился дед к Моте.

— Мне нравится ход ваших мыслей, уважаемый. Таки есть, конечно! Для вас вообще возможен любой каприз, но за ваши деньги! И немалые деньги. Хотелось бы услышать ваши предложения.

Старик враз поскучнел. Казалось, ему физически больно говорить такие очевидные вещи здоровенному нахалу из России.

— Камни ведь искусственные, адони. Чистые, красивые, не буду спорить, но искусственные.

— Это так. Никто и не собирался вас обманывать и кошмарить угрозами съесть, в случае отказа купить камни, печень сопляка на вахте. Это же ваш внук? — нейтральным тоном сказал дядя Мотя. Дед вынужденно кивнул головой. — Ну, вот. Это просто сделка: я предлагаю вам купить камни э-э-э… по миллиону евро каждый, а вы… Что с вами, рэб?[20]

Дед картинно схватился за сердце и захрипел. Я молниеносно взглянул на Аарона. Еврейский нацист спокойно стоял себе у входа, скрестив на груди руки и тщательно давя предательскую улыбку, локтями пробивающуюся в уголки его губ. Ух-х… Немного отлегло. Это не инсульт и не инфаркт, судя по всему. Это домашняя заготовка. Высший пилотаж в торговле специями и кошерными потрохами на бухарском рынке! Судя по любопытству, с которым за умирающим без Сен-Санса лебедем наблюдал дядя Мотя, он был того же мнения.

— Дать валидолу? Он сладенький такой, приятный. Не поможет, но и не повредит особо. — Милосердно отозвался на театральный стон старика дядя Мотя. — Или лучше пива? Могу поделиться. Но это обойдётся вам дороже!

— Не надо пива… — сразу прошептал старый иудей. Но слабенько, голосом сердечника, у которого внезапно открылся бурный понос, и он боится спровоцировать его громким криком, как лавину в горах. — Ваше предложение по цене камней едва не убило меня…

— "То, что нас не убивает, делает нас сильнее"! Фридрих Ницше, как вам? Знакомое имечко?

— Ох-х, ещё и этот антисемит на мои седины! Вэй из мир![21] — прохрипел этот выдающийся седенький ученик императора Нерона, который воскликнул перед тем, как перерезать себе горло: "Какой великий артист погибает"! — Двести тысяч! За всё!

— Та-а-к, — хмуро начал последнюю песнь Акелы дядя Мотя, расстёгивая пуговицы на своём элегантном пиджаке. — Я расцениваю это предложение как прямой плевок в душу вашего контрагента по будущему гражданско-правовому договору! Который вас, кстати, просто озолотит. Настала пора менять формат переговоров. Как сказал один наш поэт: "Показал я бицепс ненароком, даже снял для верности пиджак".[22]

Тут он пристально посмотрел на охранника.

— Ты иди к себе, Аарон! Мы тут, видимо, надолго схлестнёмся! Не боись, все целы будут, и пива мне пока хватит. Иди, иди себе, Аароша!