— Он не один, да? — еще тише спрашиваю, она смотрит на меня, как на дуру, но быстро меняет взгляд на сочувствующий и кладет карту на стойку.
— Если хочешь увидеть — бери.
— Тебе за это ничего не будет?
— Ой, да плевать. Я хотела уволиться все равно. Только это…ты надеюсь без глупостей?
Теперь я смотрю на нее, как на дуру, потому что абсолютно ничего не понимаю, а она изображает пистолет и прикладывает его к голове. Бах! Парой взмахов рукой девушка завершает маленькое представление, но я не особо вдохновлена, если честно. Коротко мотаю головой, потом стягиваю белый пластик, а вместо него кладу стопку пятитысячных купюр.
— Эй, да не надо…
— Забей, — бесцветно, еле слышно отвечаю, уставившись на лестницу в Ад, — У меня много денег.
А любви, словно нет вообще. Я об этом думаю, когда все-таки преодолеваю эти двенадцать ступенек наверх, коридор и дверь. Но, черт возьми, как я далека в этот момент от правды…
В номере темно и прохладно. Бросаю взгляд на первую комнату, где настежь открыто окно — гостиная. Там кучей свалены вещи, вино стоит, ужин. Романтика…Картина прочно застрянет в моей голове еще надолго, я это знаю, потому что сердцем чувствую, как сильно лишь это меня долбит изнутри. Что будет дальше?
Как назло в этот самый момент из дальней комнаты я слышу долгий, протяжный стон. Женский. А потом смех. Тоже женский. Который я уже слышала. Алёнин…
— …Не знаю, как буду без этого обходиться, — с придыханием произносит Олег, который ставит точку в реплике смачным поцелуем.
— Да брось. Прекрати…
Снова смех. Я иду, как в бреду. Себя не чувствую, мир вокруг тем более. Как будто угодила в густое желе, наполненное острыми иглами. Только вредят они не снаружи, а внутри. Каждый шаг — укол сродни ране от ножа. Внешне я та же, разве что руки трясутся, но по факту от меня будто ничего не осталось, а сейчас останется еще меньше. Я заглядываю в щелку, сразу натыкаюсь на них через отражение в шкафе купе…
Как обожгло. Резко закрываю рот рукой, чтобы не заорать, а очень хочется. Олег сидит, прижавшись спиной к кровати, сверху на нем голая Алена. Он ее гладит. Смотрит в глаза. Не уходит. Он — рядом.
Я не могу дышать. Черт возьми, как же это все-таки больно. Сердце мое бедное колотится медленно, вязко, и каждый удар расходится по телу волнами сжигающего огня, который мешает кислороду расправить легкие. Да и что расправлять, если их уже сожгли?!
Хочу уйти. Мне нужно на воздух! Срочно! Но тут я слышу разговор, от которого внезапно останавливаюсь. Потому что они говорят обо мне. Потому что они говорят даже не обо мне, а о том, чего я не ожидала услышать ни за что в жизни…
— Два года осталось. Два года рабства, и я буду свободен.
— Три.
— Два, маленькая моя.
— Мы не женимся сразу, после того, как ты разведешься. Это жестоко. Алисе нужно будет время, чтобы придти в себя немного. Может быть вообще подумать о переезде?
— Ален…
— Олег, я серьезно. Вдруг ее папаша не отпустит тебя просто так?!
Что? При чем здесь папа?
Подожди, Алис, вот сейчас ты все узнаешь…
— Я женился, как он хотел, но мы договорились. Пять лет — и все.
— Вы уже договаривались, Елагин. Ты должен был с ней просто встречаться, а он заставил тебя жениться!
— Я сам сглупил. Не надо было с ней спать…
— Это точно, спасибо! Андрею руки бы оборвать! А лучше Сереже! Какого хрена он поперлся в тот дом с битами?! Если бы не он…
— Ален, уже нет смысла во всем этом копаться. Что было, то было. Я Алису не люблю и никогда ее не любил, но мне ее жалко. Закончим все тихо, она пострадает немного, а потом заживет дальше.
— Ты уверен?
— Да. Алиса легкая. Она…
Я больше ничего не слышу — пульс и такой сильный-сильный звон в ушах застилает происходящее. Все вокруг чернеет, а потом становится ярче. Чернеет и снова становится ярче. Будто вторит моему сердцу, пока ноги подгибаются в коленках. Дрожат. Я даже не уверена, что смогу описать это чувство правильно, но уверена в том, что в этот момент все изменилось навсегда. Необратимо. Я изменилась необратимо — будто какая-то часть меня сгорела и осыпалась пеплом на полу этого номера, и ничего уже не будет, как прежде.
— Что это было?!
Слышу отдаленно громкий возглас Алены, но не понимаю. О чем она? Я не понимаю. Опускаю глаза, как в бреду и только через пару мучительно долгих секунд вижу, что стою в осколках вазы. И вообще стою у стены. Когда я успела тут оказаться? Я не помню.
А потом дверь спальни рывком открывается, и я сталкиваюсь взглядом с Олегом…
Олег
Я всегда буду помнить этот взгляд. Алиса стоит у самой стены, ее трясет. По щекам текут и текут слезы. Она сжимает себя руками до белых костяшек, но самое страшное по итогу то взгляд. Это взгляд ребенка, которому одновременно сказали, что Деда мороза не существует, родители разводятся, и в реальной жизни никаких сказок и близко не бывает. Полный какого-то острого неверия, разочарования, горечи и боли…
— Алиса…