Это не моя жизнь

Девушка специально совершила «вояж» из конца в конец самолёта, но голубоглазого нигде не обнаружила. Автоматически нарезая ломтиками лимон, готовя коктейли, Евдокия терялась в догадках. Она то и дело выглядывала из своего отсека, «простреливала» глазами салон, с каждым разом убеждаясь, что место 4L пустует. Несложно было догадаться, что и в туалете молодого человека быть не должно.

Череду её сомнений бесцеремонно прервал Игорь Павлович, командир корабля. Внезапно оказавшись за её спиной, он вдруг схватил её за талию и отодвинул в сторону.

От неожиданности Евдокия вскрикнула, чего стюардессе делать не рекомендуется ни при каких обстоятельствах.

«Палыч» тем временем открыл холодильник и вытащил оттуда фляжку с коньяком. Сделав глотков пять-шесть, смачно крякнул и глубоко вдохнул. Только теперь девушка разглядела крупные капли пота на его лбу. В таком виде командир перед ней ещё ни разу не появлялся.

– Если сядем нынче, я свечку поставлю, – невнятно прошепелявил «главный». – Такого не припомню!.. Может, нагрешил где? Или ты нагрешила, красавица, признавайся!

От интонации командирского голоса Евдокия почувствовала неприятный холодок между лопатками.

– Что случилось, Игорь Павлович? – осторожно поинтересовалась она, но «главный» словно не слышал её.

– Дикость какая-то! – только спустя пару минут сообщил он более внятно и вновь приложился к фляжке. – В девяносто пятом оставил жену с ребёнком. Так ведь алименты исправно платил. Всё выплатил – до последнего. Что там ещё?

В этот миг самолёт тряхнуло так, что у Евдокии заложило уши и замерло сердце.

– О господи! – запричитала девушка. – Игорь Павлович, скажите, что случилось?

– Три года назад продал машину, налоги не заплатил. Никто не хватился, но… разве это грех? – продолжал оправдываться Палыч, разговаривая сам с собой, не забывая отхлёбывать из фляжки коньяк. – Какой это грех? Неужто за это?! В детстве, помнится, кошку сожгли с пацанами… Так с тех пор уж лет тридцать как… Господи! Ну неужели?!

Командира трясло. Евдокия видела, как он прикусил себя язык и даже не обратил на это внимания.

– Да что случилось?! – почти прокричала она. – Объясните же толком!

После этого крика командир заметил её присутствие. Сначала сморщился, как от зубной боли, затем, вытаращив глаза, поманил за собой в кабину пилотов.

– Спрашиваешь, что случилось? Сейчас всё сама увидишь… Э-э-э, чёрт! Вернее, услышишь. Пойдём со мной, Элечка, осторожно тут.

– Какая я тебе Элечка?! – возмутилась Евдокия, забыв о субординации. – Ты что, Палыч, совсем с катушек съехал?! Забыл, как меня зовут!

Он остановился в узком коридоре, повернулся к ней. На лице танцевала блаженная улыбка, блестящие зрачки находились в свободном плавании:

– Это сейчас без разницы, Дусик… или как тебя там ещё! – и пошлёпал её легонько по щеке. – Нам скоро всё будет по барабану. Как кого зовут, кто куда летит, кто с кем и кто на ком…Ты потерпи чуток, и всё сама поймёшь. Ну, пойдём, пойдём…

В кабине он многозначительно переглянулся со вторым пилотом, Вацлавом Казимировичем, и, нагнувшись, надел наушники.

Послушав несколько секунд, Палыч щёлкнул что-то на пульте и протянул наушники Евдокии:

– Послушай внимательно, девочка. И потом не говори, что не слышала. Только лучше сядь куда-нибудь, а то с непривычки можно и…

Ничего другого не оставалось, как подчиниться.

Вначале кроме помех она ничего не могла разобрать, но потом отчётливо прозвучало:

– Всё должно пройти как по маслу, я рассчитал траекторию падения, и знаю, где они разобьются… – спокойно вещал твёрдый мужской голос, знакомый Евдокии по старым фильмам о войне; там он звучал из динамиков, озвучивая победное наступление советских войск. Кажется, диктора звали Юрием Левитаном. – Там уже приготовлены четыре тела. Они ни о чём не подозревают. Бластеры запрограммированы на пять-десять утра по местному.

– Где, дядя Кло? В Перми? Прямо на посадочную полосу упадёт? – интересовался совсем молодой, почти мальчишечий голос. – А долго ещё лететь?

– Ты что, замёрз? – злорадно, как показалось девушке, рассмеялся «диктор». – У призрака нечему мёрзнуть… Упадёт на железнодорожное полотно, в черте города.

– Всё шутите, дядя Кло! Ну-ну…

– Что такое авиакатастрофа, ты представляешь. Поэтому настраивайся на этюд в багровых тонах. Как по Конан Дойлу… Кажись, в ваше время должны были его помнить, хотя жил и творил он в девятнадцатом веке.

Евдокия чувствовала себя словно на спиритическом сеансе: вокруг самолёта летают призраки, и она имеет возможность подслушивать их беседу. Только почему-то вместо обжигающего интереса в сердце – парализующий страх.

– Что я конкретно должен делать, дядя Кло?

– Ничего, Савелий. Твои координаты внесены в память бластеров, всё сделают за тебя. Насколько я помню, тебя с твоей прошлой жизнью ничего не связывает? Можешь легко с ней расстаться?

– Да, вроде бы ничего, – не слишком уверенно прозвучало в ответ. – Вроде легко.

– Зато в новой тебя ждут блестящие перспективы, – словно рапортуя о проделанной работе, чеканил «Левитан». – Будущее, о котором можно только мечтать!