Это не наша война

      Двери содрогаются от тяжёлого удара, но будучи довольно весомыми, отворяются неторопливым рывком - правая створка живее, потому как ей помогает падающий спиной назад один из караульных. Неловко обрушившись навзничь, он нелепо пытается выдернуть из шеи торчащее жало копья, скребёт влажными червяками пальцев в районе ворота, с тёмно-русой головы слетает и неровно катится шлем, а волосы, измаранные в нечто тёмное, ползают в такт затихающим биениям головы... В дверном проёме видно, как мечутся тени сражающихся. Рабочий сумрак помещения сейчас очень не к месту - толком и не разберёшь, что происходит.

      - А-а-а! - кто-то тонко визжит сзади, и все обернувшиеся замирают от страшной картины.

      ВерДайин хрипит, но тянет свободную левую руку с кинжалом навстречу вероломному панцирнику с зелёным плюмажем. Положение умирающего вербарца таково, что сразу становится ясно, что он, заподозрив неладное, успел в последнее мгновение среагировать и прикрыть спину короля. А визжит (если быть точным и корректным по отношению к более взрослому и облечённому немалой властью человеку, тонко кричит) Его Величество. На его лице, забрызганном кровью верного товарища - друга - соратника - подданного застыло выражение неописуемого ужаса и понимания, выпученные глаза так и норовят разлететься осколками, а раззявленный немыслимо рот напоминает причудливую пещеру со сталактитами и сталагмитами зубов, дрожащую от землетрясения.

      - Отец!

      Ещё один крик, но вполне естественный по диапазону для этого голоса, несмотря на такой же высокий регистр и крайнее напряжение связок, вплетается в узор вечера, который только-только начинается.

      Один из писарей - секретарей резко подхватывается на ноги и своей дощечкой - подставкой самоотверженно бьёт в бок обходящего короля справа второго панцирника. Чудо не происходит - пожилой секретарь безжизненной тряпкой отлетает назад, нарвавшись беззащитным телом на локтевой шип, а железная смертоубийственная машина, сделав ещё один шаг следующим замахом длинного двуручного меча легко, словно нож виноградную гроздь, смахивает с плеч голову Его Величества Элия 4 Великолепного, так и не успевшего стяжать себе славы на поле брани, дабы добавить ещё один достойный эпитет к имени, и настолько сражённый в последние мгновения жизни неожиданными вестями, что даже не изъявил воли к сопротивлению и - несмотря на повторение - был действительно сражён.

Глава 7.

Сидят в кабаке эльф, человек и гном. Выпили. Стали вспоминать интересные истории общения с женским полом. Эльф: "Сделал глоток вина, вижу, смотрит на меня симпатичная аристократка. Идём, - говорю, - я покажу небо... О-о-о, это было что-то!" Человек: "Иду с пивной немного поддатый. Навстречу эльфийка: "Эй, человек, ты мне нужен". О-о-о, это было что-то!" Гном: "Выпил изрядно. Идёт навстречу симпатичная девчонка. Говорю: "Привет, красавица, давай познакомимся!" Дальше не помню. Очнулся. "Где это я?" На груди бревно, рука на горе, голова в кустах. Открываю глаза: бревно - рука, гора - грудь, кусты - подмышка. Ужас, это - тролльчиха! О-о-о, это было что-то!"

          

      Его Преосвященство присел на скамью, оправил полы серой сутаны и наконец-то пытливо глянул на топчущуюся, словно на горячих углях, парочку.

      - Простите меня, молодые люди, - начал он тихо, но - как мимоходом отметила внимательная Руфия - раскаяния в голосе не было ни на агр, - я случайно услышал часть вашего разговора, - ушки принцессы стремительно покраснели: часть - это сколько? даже всё целиком может быть частью ещё более полновесного чего-то, - и не смог побороть любопытство, уж простите мне этот грех, - глаза святого отца в набрякших, окаймляющих поясках были ясны и прозрачны, можно даже сказать, что невиннее, нежели у ребёнка, - скажите, пожалуйста, если это не тайна, если от этого не зависит чья-либо жизнь или честь, - абсолютно серьёзно, ни намёка на улыбку, - о чём у вас была речь? - отвернулся, протянул сухонькую руку и коснулся тыльной стороной ладони лепестков удивительно красивой жёлто-оранжевой цезальпинии. Будто дал для поцелуя.