...Это не сон! (сборник)

Глава 39

Когда на следующее утро Хемнолини вышла из своей комнаты, она увидела, что Оннода-бабу молча сидит в шезлонге у окна своей спальни. В его комнате вещей было совсем немного: кровать да шкаф в углу, на одной стене висела вставленная в рамку выцветшая фотография покойной жены, на другой – шерстяной коврик ее работы. В шкафу лежали до сих пор нетронутыми все мелочи и безделушки, уложенные туда еще при ее жизни.

Остановившись позади кресла, Хемнолини нежно провела рукой по голове отца, будто отыскивая седые волосы, и проговорила:

– Идем, отец, выпьем сегодня чаю пораньше, потом пойдем к тебе в комнату, и ты опять будешь рассказывать мне о прошлом. Если бы ты знал, как я люблю тебя слушать!

За последнее время чуткость Онноды-бабу в отношении дочери настолько обострилась, что он моментально разгадал, почему Хем так торопилась с чаепитием. Скоро за чайным столом должен был появиться Окхой, и, для того чтобы избежать встречи с ним, Хемнолини хотела поскорее покончить с чаем и скрыться в уединении отцовской комнаты. Мысль, что Хемнолини стала пуглива, как загнанная лань, причинила ему жестокую боль.

Сойдя вниз, он узнал, что чай еще не готов, и с гневом обрушился на слугу. Напрасно тот пытался объяснить, что чай сегодня попросили раньше обычного, – Оннода-бабу заявил, что все слуги стали воображать себя господами и что нужно нанять специального человека, который бы вовремя их будил.

Однако слуга подал чай очень быстро. Обычно Оннода-бабу пил чай медленно, смакуя каждый глоток и разговаривая при этом с Хемнолини. Но сегодня он с необычной поспешностью выпил свою чашку.

– Ты куда-нибудь торопишься, отец? – с некоторым удивлением заметила Хемнолини.

– Нет, нет, – ответил Оннода-бабу, – просто если в холодный день выпьешь залпом горячего чая, то сначала хорошенько вспотеешь, а затем почувствуешь приятную свежесть.

Но не успел еще Оннода-бабу вспотеть, как в комнату вошли Джогендро и Окхой. Сегодня в туалете Окхоя была заметна особая тщательность. Грудь украшала цепочка часов, в правой руке он держал трость с серебряным набалдашником, в левой – какую-то книгу, завернутую в темную бумагу. Сегодня он не сел на свое обычное место, а придвинул кресло поближе к Хемнолини и, смеясь, обратился к ней:

– Ваши часы, видно, спешат сегодня!

Хемнолини даже не взглянула в его сторону и не ответила на вопрос.

– Хем, дорогая, пойдем наверх, – сказал Оннода-бабу. – Надо разложить на солнце мои зимние вещи.

– Ведь солнце не убежит, отец, – заметил Джогендро. – Зачем же так спешить? Хем, налей-ка Окхою чашку чаю. И мне тоже. Конечно, сначала гостю.

Окхой засмеялся.

– Вы видели когда-нибудь такое самопожертвование? Прямо второй сэр Филипп Сидней![83]

Хемнолини, не обращая ни малейшего внимания на его слова, приготовила две чашки чаю: одну она передала Джогендро, а другую резко подвинула в сторону Окхоя и взглянула на отца.

– Скоро станет жарко, нам будет трудно работать, – сказал он. – Пойдем сейчас же, Хем!

– Сегодня незачем сушить вещи! – воскликнул Джогендро. – Ведь Окхой у нас…

Тут Оннода-бабу пришел в ярость:

– Вам бы только принуждать! Только бы заставлять людей поступать, как вам угодно, пусть даже это стоит им жестоких страданий. Я долго терпел, но теперь довольно! Хем, дорогая, с завтрашнего дня мы с тобой будем пить чай наверху, у меня в комнате!

После этого Оннода-бабу собрался было вместе с Хемнолини покинуть комнату, но девушка спокойно сказала:

– Посиди немного, отец, ты ведь еще не вдоволь напился чаю. Окхой-бабу, могу ли я спросить, что это за таинственный предмет, завернутый в бумагу?

– Не только спросить, вы можете даже проникнуть в эту тайну, – ответил Окхой и протянул сверток Хемнолини.

Она развернула его и увидела томик стихов Теннисона в сафьяновом переплете. Девушка вздрогнула и побледнела. Такой же том в точно таком переплете она получила в подарок уже раньше. Он и сейчас бережно хранился в ее спальне, в одном из ящиков письменного стола.

Джогендро слегка улыбнулся.

– Тайна еще не вполне раскрыта, – заметил он и открыл первую чистую страницу. На ней было написано: «Сримоти Хемнолини в знак уважения от Окхоя».

Книга выскользнула из рук девушки и упала на пол. Даже не взглянув на нее, Хемнолини обратилась к Онноде-бабу:

– Пойдем, отец.

Они вместе вышли из комнаты. Глаза Джогендро метали молнии:

– Кончено, я не желаю больше жить в этом доме! Уеду куда глаза глядят и буду учительствовать.

– Напрасно ты сердишься, друг. Я с самого начала подозревал, что ты ошибся. Тронут тем, что ты меня обнадеживаешь все время, но говорю тебе откровенно – Хемнолини никогда не будет ко мне благосклонна. Так что давай оставим эту надежду. Главное, что ты должен сейчас сделать, – это заставить ее забыть Ромеша.

– Хорошо тебе говорить, «ты должен», но как, хотел бы я знать!