Это (не) взаимно (СИ)

Позорно сбежал из спальни Тихомировой, так как едва не нарушил данное самому себе обещание — не прикасаться к девушке.

По крайней мере пока мы не разберёмся, что между нами творится. А там явно такой сложно намешанный коктейль, что с одного глотка не распознать ингредиенты.

Лёг спать как честный граждан, но тёмные глаза с поволокой, пухлые губы и каскад шелковистых тёмных волос окружили меня как наяву. Наваждение, да и только!

Член каменный, нервы вдребезги, а мне будто снова семнадцать, когда секс и желания тела становятся приоритетными.

Злюсь и отборно матерюсь, пока тащусь в душ. Ледяной. И можно было бы добавить кубики льда для стопроцентного эффекта.

А то воспоминания доверчиво прижатого ко мне женского тела похлеще любого афродизиак и Камасутры. Там в машине, пока Рокс спала, меня посетило практически открытие года.

Нобелевскую мне, конечно, никто не даст, но жизнь всё равно стала масштабнее.

Я всегда думал, что сводная сестра должна как минимум на меня молиться, так как я её единственный рыцарь спасения. Да только те времена прошли… ведь, приглядевшись, понимаю, что уже давно никого не спасаю. Так, барахтаюсь и, вроде бы, живу, но всё замерло.

Я как чудо криогенной техники застыл в одной поре, просто начиная забывать, чего хотел, к чему стремился. У меня вполне удобная жизнь… не бедная, весёлая …

И такая бессмысленная … что одна лишь головная боль, упорно меня терзающая, остаётся реальной.

Пытаюсь спать, а перед глазами картинки прошлого.

Роксана совсем девочка, которую, прежде чем показать отцу, команда его помощников почти три часа приводила в порядок. В итоге красивая девочка с большими глазами и нелепым каре по самые уши, что при виде родного отца нахмурилась и сжалась в комок. А едва Тихомиров занёс руку над её головой, оскалилась и прошипела.

— Только посмей, сука, меня тронуть! — заставляя вздрогнуть великого политика всем телом.

Маленький зверёк, который не знал любви и ласки. Тогда я этого не понимал и просил отчима избавить нашу семью от грязного недоразумения в лице этой беспризорницы.

Это была наша первая с ним ссора. Первая, но не последняя … и все с одной составляющей. Рокс.

— Эгоистичная ты тварь, Сабуров! — выдохнул сам себе диагноз. — Ничем не лучше того мажора, который прилюдно тискал Роксану, да и многих других, что прошли чередой через её жизнь, включая нас с отцом.

И если отца можно поблагодарить хотя бы за сам факт признания девчонки своим ребёнком и вложения в неё определённых финансов, то мне похвастаться особо нечем.

Разборки с местной полицией, а потом часовые скандалы с виновницей — такое себе оправдание, а уж разврат в отношении сводной сестры — вообще ни в какие ворота.

Не помню, на какой из трагичных нот меня сморило, но проснулся, кажется, через пару минут от настойчивого звонка мобильного.

— Да, — сонно хриплю в трубку.

Номер абонента не определён, так что сюрпризы начинаются с раннего утра.

— Привет, Сирил! Дрыхнешь, несчастный?

От давно позабытого голоса с врождённой хрипотцой даже сонливость улетучилась на раз.

— Лео?! Твою ж… сколько лет… блин, ты как всегда оригинал: в семь утра бодрым голосом и приветом из студенческого прошлого.

Он так знакомо ухмыляется, а я неожиданно понимаю, что скучал по другу.

— Ну, это у почти безработных в семь утра голос дохлой собаки, а у парней, что заставляют планету вращаться, уже через полчаса совещание по видеосвязи.

Леонардо Лабарр де Бомарше по матушке и Третьяков Лев Николаевич по батюшке — человек двух стран, миров и паспортов, на что все закрывают глаза, так как о его родителях говорили только вскользь и то шёпотом.

— Чего затих? Уснул что ли?

Очередная подначка Лео выдернула меня из далёких и весёлых воспоминаний.

— Неа. Вспоминал твою фамилию и морду, но уверен, что ты уже не так хорош, как в юности. Наверное, жена, лавочка детей и фамильный животик попортили твой хвалёный фейс.

Третьяков, вроде бы, смеётся, но смех поддельный.

— Уже нет, Сирил. Ни жены, ни ребёнка, одна моя любимая работа и благотворительность.

Его голос напряжён, но я брякую следующий вопрос раньше, чем нахожу причину этого напряжения.

— Небось, бросила тебя, недофранцуза, и сбежала с горячим итальяшкой, прихватив сынишку?!

— Дочь. Прихватила с собой — это верно, но только на тот свет.

У меня всё обрывается, и я жмурюсь от боли в голосе друга.

— Давно? — выдавливаю из себя.

Я помню, как Лев единственный из нас шестерых друзей по Вузу в девятнадцать мечтал найти ту самую единственную и заделать троих детей. Ну, кто в девятнадцать хочет такую кабалу?!

— Скоро четыре года.

Я не видел его и не слышал около пяти лет. Общие друзья сказали, что он обосновался во Франции в родовом поместье матери. Ещё поржали, что, скорее всего, сбылась его мечта, и Лабарр де Бомарше теперь вьёт семейное гнёздышко.

— Мне жаль. Я не знал.

На том конце провода ухмыльнулись.

— Ну, я и не афишировал. Сам понимаешь, охотников до достоверной информации моей семьи пруд пруди. Ты из наших тоже узнаёшь первым.