Это нужно живым. Психология и педагогика военно-поисковой работы

История показала, что, в сущности, он был прав: торжество крайнего индивидуализма привело к власти тоталитарные системы фашистского толка и в нашей стране, и на Западе. Сорок два года спустя советский литератор Александр Крон, переживший и 30-е гг., и войну, и XXII съезд КПСС, напишет: "Уверяю вас, из хорошего человека гораздо легче сделать коммуниста, чем из плохого коммуниста — человека. И когда мне говорят, что фашизм есть не что иное, как диктатура наиболее агрессивных слоев империалистической буржуазии, я отвечаю: нет, это еще и душевный склад, фашизм не мог бы существовать, если бы не опирался на все низменное в человеческой душе, у фашизма есть не только классовые корни, но и духовные предшественники". Еще раньше такую же мысль высказал писатель, которого трудно заподозрить в конформизме и конъюнктурности, — Илья Эренбург: "Конечно, доброта — прирожденное свойство. И, наверное, процент добрых и злых тот же среди людей разных убеждений, но мне думается, что доброта среди фашистов была б скорее недостатком, чем добродетелью. Как должен был себя чувствовать добрый эсэсовец в Освенциме? Никого не удивит, что капиталист, попирающий своих конкурентов, человек злой. Но слова "он был злым коммунистом" не только режут слух, они оскорбляют совесть". Совсем в том же духе в те же 60-е гг. размышлял военный писатель, фронтовик-разведчик Э.Г. Казакевич: "Я думаю, что скупой, жадный, корыстный человек не может быть социалистом, какие бы красивые слова он ни говорил на любых собраниях".

Для этих разных писателей человек мог быть коммунистом лишь постольку, поскольку он был коллективистом, т.е. человечным и бескорыстным. Нравственная сторона дела для них прочно связывалась с политической, и противоречие между реальной моралью и нравственностью ощущалось ими достаточно остро. Вряд ли они одиноки в своем ощущении этого противоречия. Так думали многие. Решал же это противоречие каждый по-своему. Кто, сжав зубы, делал свое дело, стараясь быть самим собой, хотя бы в отпущенных ему пределах. Кто, подобно М.Н. Рютину, самоубийственно протестовал. Кто, отчаявшись, кончал с собой, кто кровью писал на стене камеры свой последний крик живым: "Честный человек должен убить Сталина!!!" Это на одной стороне нравственной шкалы. А на другой люди безоговорочно принимали предписываемую им мораль, еще более сужали ее и действовали, откровенно попирая нравственность. По вине этих последних и созданных ими традиций сегодня рушится экономика страны, взорвались много лет глушившиеся социальные и национальные проблемы разных народов, набирает силу организованная преступность, приведены в негодность целые регионы нашей страны. Но в своем кругу и в своей системе понятий эти люди живут совсем неплохо. Совесть их не гложет. Они не собираются отдавать своих особых прав кем-то руководить и что-то организовывать.

О том, что власть — это почетно, приятно
и выгодно, предпочитают не говорить.
Говорят о служении народу и большой
ответственности.
Но если бы власть была неприятной, невыгодной
и непочетной, то начальство стало бы таким же
дефицитом, как нынче дворники.
Ю. Белаш

На этом социальном фоне более очевидными сегодня становятся психолого-педагогические и политические задачи воспитания, а точнее — помощь в выборе пути самовоспитания тем, кто хочет встать на путь человечности и социальной справедливости. Их не так уж мало даже в среде тех, кому наше общество деятельно помогает в наши дни стать преступником. Ведь, в сущности, места заключения до сих пор — это власть "законов зоны", фабрика преступной психологии.

Один из наиболее ехидных вопросов в кругу современных специалистов о воспитательной роли подростковых объединений звучит примерно так: каков смысл общественно полезной деятельности самого распрекрасного объединения в глазах самих подростков? Если этот смысл сводится к тому, чтобы подростки восторгались, когда их воспитывают, ситуация выглядит нелепо. Если же они видят смысл деятельности лишь в решении групповой задачи, которая выдвинута перед ними жизнью, и объективное воспитывающее значение событий для них закрыто, встает проблема манипуляции чужим сознанием. Внимательное изучение материалов по истории нашего отряда "Дозор", насчитывающего от роду уже 16 лет, и других подобных коллективов позволяет предположить, что для подростка 13-15 лет и тем более для старшеклассника 15-18 лет воспитание, отделенное от самовоспитания, вообще невозможно. Подросток примет участие в деятельности только в том случае, когда он согласен с ее целями, с ее смыслом, наконец, если его устраивают складывающиеся в деятельности отношения.