Это нужно живым. Психология и педагогика военно-поисковой работы

Так детское ли дело собирать кости? Смотря кого считать "дитем". В последние годы уже наши внуки вместе со своими родителями выезжают в военно-поисковые экспедиции. Ребятишки живут в лагере, играя в свои игры и посильно помогая по хозяйству. Но в 8 лет старший Тимоша сам захотел ежедневно выходить с одним из отрядов в лес. Поиск шел с девяти утра до семи вечера с небольшим перерывом на еду. И так с первого и до последнего дня десятидневной экспедиции. Тимоша работал наравне со всеми, не отсиживался в тенечке и на провокационные попытки взрослых оставить его хотя бы на один день в лагере для отдыха так и не поддался. Младшие еще не дозрели. А может быть, и не дозреют. Дело-то добровольное. Если примут цели поисковой работы как личные, займутся ею, нет — найдут для себя что-то другое. Но шалопаями вряд ли вырастут. Ну, ладно, таких, как Тимофей, мало, это, как правило, дети родителей-поисковиков. Но можно ли считать детьми 14-18-летних школьников, учащихся ПТУ, студентов техникумов и вузов? Такие "детишки" на "ихнем Западе" самостоятельно деньги зарабатывают, а у нас им, конечно, надежнее всего сидеть летом в пионерском лагере, слушать на уроках мужества рассказы ветеранов и писать поздравительные открыточки по поручению совета школьного музея боевой славы. Это можно, а поиск... Лучше пусть армия. Правда, там те же наши мальчишки, которых мы или на манной каше держали, или на полууголовщине... Ждать, пока армия проведет захоронение всех павших, значит оставить все, как было. И вовсе не потому, что армия этого не хочет делать. Просто она не может. Для поиска останков погибших нужен профессионализм, произрастающий из осознанного желания выполнить эту задачу как свой долг. Нужна ясность цели. У армейцев нет ни того, ни другого, ни третьего, ибо солдат работает в рамках приказа, не всегда становящегося личным мотивом, импульсом к действию. Попросту говоря, нельзя это святое дело выполнять как любую работу, по приказу начальства, а не своей совести.

А что же происходит "в бою"? А "в бою", уйдя из школьного более или менее розового с голубым детства, вчерашние мальчишки попадают в звериный мир "дедовщины" и мафии, в мир, требующий умения выбирать свой путь и бороться за поставленные цели. Они выходят в мир, где существуют "команды", делящие между собою сферы влияния и источники доходов: кафе, бары, парки, кинотеатры, торговые центры — места, где собирается молодежь. Они выходят в мир, где нередко правит "зона", где прав только сильный и не стесняющийся в средствах или тот, у кого больше прав. И это вовсе не "отдельные нетипичные случаи". Еще совсем недавно страшным погромным огнем пылали Фергана, Андижан, Коканд. Стоит перелистать подшивки газет: "В 1987 г. в Узбекистане не смогли поступить на работу и продолжить учебу более восьми тысяч юношей и девушек. Все чаще случаи, когда девушка, приехавшая из села поступать в городское училище, в итоге поступает в подпольный бордель, а парень, оказавшийся в такой же безвыходной ситуации (не возвращаться же в село, где заведомо нет работы!), запускает пальцы в чужой карман... Каждый день кто-то делает шаг к преступлению: становится игроком, подручным у дельца, кем угодно — но профессионалом. Осмотрится — примкнет к группе. Повезет — поднимется выше..." (ЛГ. 1989. 17 авг.).

Но помимо Узбекистана есть еще и Казань, и Набережные Челны, и Дзержинск, и Ульяновск, и Воркута, и Йошкар-Ола, и Джезказган, и Комсомольск-на-Амуре, и Ленинск-Кузнецкий... Вот что такое "бой". В сущности, наше общество оставляет подростка и юношу не подготовленными к разрешению важнейших жизненных проблем нашего времени. Назовем только одну из них: человек—общество.

Мы до сих пор не разобрались, а в последнее время и окончательно запутались в понятии "коллективизм". В массовом сознании прочно запечатлелось, что основная черта коллективизма – это подавление интересов личности. Такое убеждение дает моральное право, например, критику Ю. Богомолову рассматривать перестройку прежде всего как попытку "освободиться от коллективного диктата... не от коллективизма вообще, а от тиранической власти коллективизма, не от власти "мы" над "я" в какой бы то ни было форме, а от диктатуры "мы" над "я" в каком бы то ни было облике" (ЛГ. 1989. 14 июня). Выяснилось к тому же, что мы не умеем быть индивидуалистами: "...индивидуализм, который всегда был проклятием, скверной и проказой по меркам еще недавнего нашего общежития, сегодня оказался непосильным крестом".