Почему четыре? – вертелся в голове зацепившийся за уходящее на второй план подсознание вопрос. Я же знаю только одну Маринку. Но их было четыре, как четыре грани, четыре измерения одного и того же. Нет, три, – говорил мне просыпающийся мозг, – ты знаешь три измерения. Да, действительно, я знаю три. Но есть четвертое, я точно помню, четвертая, объединившая и отразившая всех их вместе, как одно целое, – этот зыбкий образ из моего подсознания. Удержать сон практически невозможно, он тает, трансформируется во что-то аморфное, и остается только образ. Образ кельтского узла. Да, именно так. Кельтский узел.
Я проснулась. Рядом еще спал муж, менее чувствительный к призывам будильника. Все заняло свои места, но моя коллекция головоломок пополнилась новым интересным экземпляром – кельтским узлом, распутать который без угрозы для жизни невозможно, разве только сильнее затянуть.
Любовь
Так приятно просыпаться, когда луч солнца трется о твою щеку, щекочет, ластится. И ты, еще в полудреме, открываешь глаза и улыбаешься. А впереди длинный-длинный день и вся жизнь, у которой не видно конца. По крайней мере, ты еще не пытаешься заглянуть так далеко.
С таким чудесным ощущением я проснулась, лежа на старой скрипучей раскладушке, наполовину задвинутой под круглый старомодный стол, и вдруг увидела, что не только солнце ласкало мое лицо, но и взгляд маленького мальчика. Он стоял возле моей постели и скользил взглядом по всем выемкам и выступам моего лица, шее, спускался ниже, на едва прикрытое простыней тело, к ступням ног, висящих в пространстве. Наверное, во сне я немного сползла или раскладушка была не слишком велика. Потом так же плавно взгляд поднимался обратно и, запутавшись в растрепанных волосах, остановился на губах. Я улыбнулась и тем выдала себя. Его взгляд не выражал случайного детского любопытства, он был мужским и тяжелым, иначе я бы не почувствовала его движения по своему телу.
– Когда мне исполнится восемнадцать, я на тебе женюсь, – сказал мальчик без всякого предисловия.
Передо мной стоял ребенок пяти лет, а меня охватила почти что паника. Когда же это будет? – лихорадочно соображала я. – Ему сейчас пять, то есть через тринадцать лет. А мне сколько будет лет? Сейчас семнадцать да тринадцать, ого, это же уже тридцать. У меня немного отлегло от сердца, когда я убедилась, что время есть, меня еще не тащат в ЗАГС и вообще все это в далекой перспективе.
– Знаешь, давай лучше книжки почитаем, у меня есть интересные, – я обычно легко нахожу общий язык с детьми.
– Я тебя люблю, – неожиданно глухо сказал мальчик, – ты будешь моей.
Я поежилась. Мне таких признаний еще никто не делал, не то что ребенок. Неловко как-то стало полураздетой на раскладушке.
– Даже если ты уедешь с квартиры, я тебя потом отыщу. Вот так перспектива, почти испугалась я, предчувствуя в этом ребенке тяжелый и упрямый мужской характер. Такой ведь и действительно может отыскать. Я мучительно пыталась перевести разговор на что-то более нейтральное.
– А что мама, спит? – спросила я, по-прежнему пригвожденная его взглядом к кровати. – Может быть, ты к ней пойдешь?
– Я хочу тебя поцеловать, – безапелляционно заявил малыш.
– Нет, только не это, я терпеть не могу целоваться, – громким шепотом запротестовала я, попыталась единым рывком подняться с проваленной раскладушки, но только запуталась в простыне. Мальчик наклонился и поцеловал меня в губы. Я чуть не расплакалась от обиды. Без моего согласия! Да меня никто еще не целовал, а этот молокосос себе такое позволяет!
Не знаю, что бы еще могло произойти, но вошла его мать.
– Пойдем, Антон, дай девочке проснуться. – И ко мне: – Он очень страстен и влюблен в тебя. У него и отец такой же, один раз меня увидел и больше уже не отпускал. Наваждение какое-то. Вот сейчас в тюрьме, так я живу, а выйдет, и я не знаю, что будет.
«Вот те на, а мне-то это зачем», – подумала я и решила как можно скорее подыскать другую квартиру.
Но пока надо было ехать на археологическую практику, а туда много вещей не возьмешь, вот я и оставила весь свой скарб под столом до осени. Приеду – заберу. В сентябре нашла квартиру, взяла кое-какие вещи, что в руках донести могла, правда, тогда у меня имущество было весьма скудное, на съемных квартирах не разживешься. Книги вот только множились со страшной скоростью – то учебники, то классики, ну и для души, что случайно в «Букинисте» купишь. А еще детские книжки, очень уж в них иллюстрации замечательные попадались, и стоили самую малость, так что нет-нет да и куплю.
Что могла, взяла, а вот детские книжки да тетради старые оставила до другого случая, не больно мне с Антоном встречаться хотелось. Я и со взрослыми-то людьми отношений не выясняю, а тут вроде ребенок.
Самым неожиданным во всей этой истории было то, что слово свое он сдержал, нет, конечно, не буквально, но руку приложил.