Это однажды случилось (сборник)

Сначала появилась на игровом поле фигура, значение которой я сразу определить не смогла, потому что для всего в жизни необходим опыт, а опыт нужно еще накопить, он по наследству не передается. Молодые люди – большей частью мои однокурсники, с которыми я общалась и к которым испытывала устойчивые братские чувства, были все больше славянской внешности, такие же, как я, и лишь этот разительно ото всех отличался, а значит, неизбежно должен был привлечь внимание моей Венеры. Подойти и спросить, кто он такой, я не решалась, а вот девиц всезнающих расспросила. Из снисхождения к моей наивности, которая, по их мнению, проявлялась в неконтролируемой любви ко всему человечеству и к каждому человеку отдельно и граничила если не со слабоумием, то с крайней степенью инфантилизма, они объяснили, что тайны никакой нет и молодой человек не факир, не восточный волшебник, а всего-навсего по национальности армянин, что для меня на тот момент было примерно то же самое. Нет, я не посещала школу для слаборазвитых детей, и уровень образования у меня был вполне стандартный или чуть даже выше, но одно дело книжная информация, которую воспринимаешь как некое абстрактное знание, а другое – реальная жизнь. И как в этой жизни совместить государство Урарту, посылающее нам весточку во времени развалинами своих каменных дворцов, с молодым человеком двадцати лет из плоти и крови, я не знала. Да и никто помочь мне в этом не мог, потому как у большинства моих однокурсников Урарту оставалось вне фокуса их жизненных интересов.

Самым необычным мне казалось его имя, по музыкальности звучания напоминающее шумерский анахронизм так, как я его представляла, поскольку звуковых записей той эпохи в архивах не сохранилось. Но как еще можно озвучить клинопись глинобитных табличек, как не скрипучим сочетанием гортанных согласных? Однако проще всего было расспросить сам объект моего внимания. Я так и поступила: подошла к нему и спросила – почему у него такое странное, прыгающее, точно раненая галка, имя. После нескольких аналогичных вопросов он, похоже, присоединился к категории моих сокурсников, которые считали, что мне нужна опека по малолетству, так что дальше я уже могла задавать любые вопросы, чем, разумеется, и воспользовалась, чтобы поправить свое образование в области армянской истории. Он говорил по-русски так же хорошо, как и все мы, и отличался от нас лишь большей ответственностью и уже сложившимся определенно мужским характером – готовностью взять на себя решение всякого вопроса, чего не было в других мальчишках. И еще, что было немаловажно для моей Венеры, – он был красив, хорошо сложен, обладал шапкой черных вьющихся волос и очень выразительными темными глазами, которые словно поглощали солнечный свет, не становясь от этого ни светлее, ни прозрачнее. Имя его было именем какого-то царя периода Великой Армении, если такое царство действительно существовало, но в любом случае было необычным. Венера назначила его королем. Увы, король фигура несамостоятельная, ходить дальше одной клеточки, пусть и в любом направлении, не может и постоянно нуждается в защите, как полковое знамя, которое при первой опасности все прячут с угрозой для собственной жизни, а выносят только на парад. Нет, он не был слаб, но он был королем.

Благодаря этому знакомству и неожиданно для себя я увлеклась изучением армянского эпоса и средневековой поэзией. Донимала своих новых армянских друзей, требуя от них пояснений и уточнений в непонятных для меня хитросплетениях средневековой истории и литературы и тем самым часто ставя их в неловкое положение, что они по-мужски стоически переносили.

Может показаться странным, но до этого знакомства я совершенно не задумывалась, что окружающие меня люди принадлежат к разным национальностям, и осознать это оказалось неожиданно сложно. Должно быть, такое целостное восприятие человека, без его классификации по национальной, половой, возрастной или другим категориям, – отличительная черта детства. Любого детства. Вы обращали внимание, что в зоопарках часто выделен вольер для молодняка, и там вместе медвежата, лисята, тигрята? Игра всех объединяет, как, впрочем, и отсутствие необходимости бороться за свое существование. Так и в Советском Союзе: железный занавес не только изолировал нас от мира, но и создавал внутри свой специфический, безопасный для вторжения иных идеологий, кроме марксизма-ленинизма, мир. Под влиянием пропаганды о неизбежном и скором слиянии всех народов в единый советский народ мы подзабыли, что когда-нибудь вырастем, обретя внутри себя врожденные инстинкты самосохранения. И все же у нашего поколения эти инстинкты сильно притуплены.