Это падение

– Не делай этого, – умоляю я шепотом. Снова тянусь к ее руке, но Роу как ледышка. Все равно что статуя. Она смотрит на мои пальцы на своем запястье, и в ее взгляде пустота… Роу не со мной.

– Адрес, – повторяет она зло и нетерпеливо, сузив глаза.

Меня убивает ее взгляд, но я выдержу, ведь понимаю: когда ярость схлынет, Роу будет раздавлена. Я предпочту, чтобы она злилась на меня.

– Норт-Медоу-драйв, 7471, – сдаюсь я, и Роу повторяет адрес оператору на другом конце трубки.

Откинувшись назад и прислонившись затылком к окну, наблюдаю за тем, как Роу собирается, чтобы покинуть дом моих родителей, покинуть меня. Я беспомощен. Мог бы скрутить ее, так как я сильнее. Мог бы удержать ее физически. Но что потом?

Это… должно произойти. Я лишь надеюсь на то, что, когда Роу соберет осколки своего разбитого сердца, я все еще буду нужен ей.

Она везет дорожную сумку по коридору, выходит на крыльцо и кутается на холоде в куртку. Я остаюсь в нескольких футах позади, в прихожей. Я бы отдал все на свете за возможность сократить расстояние между нами, обнять ее и дать выплакаться на моей груди. Но сейчас ей нужен не я. А тот, кто ей действительно нужен, к сожалению, ушел навсегда.

29. Роу

Кипя от злости, я переношу полет намного легче. Может, помогло и то, что я не выспалась и что самолет вылетел в шесть утра. Как бы то ни было, пять часов от Батон-Руж до Финикса прошли практически незаметно. Пришлось лететь авиакомпанией «Американ Эйрлайнс», и билет стоил отнюдь не дешево. Плевать. Пусть родители расплачиваются за содеянное.

Я была готова ворваться в дом и наброситься на родителей с обвинениями. Остервенело вставляла ключ в замок, не скрывая обуревающих меня чувств. Но дома меня никто не встретил. Я начала обходить его, и весь мой пыл сошел на нет.

Вместо мебели кругом коробки. Стены опустели: на них светлыми, непыльными пятнами выделяются места, где раньше висели семейные фотографии. Изменились даже мелочи – к примеру, шнур от лампы, стоявшей раньше за диваном, больше не тянется, приклеенный к полу, до противоположной стены. Больше ничего – ничего – нет.

Я поднимаюсь на второй этаж, чтобы помучить себя подольше. Так я не даю себе зациклиться на других вещах, которые намного болезненнее. Лучше я буду злиться на это. Моя комната представляет собой стопку коробок, аккуратно сложенных друг на друга в центре и подписанных: «Комната 2». Родительская спальня отличается от моей лишь потрепанным надувным матрасом и помятым бельем на нем. Похоже, переезд уже на носу.

– Эй? – доносится снизу голос мамы, и мое сердце снова яростно бьется, а ладони от злости сжимаются в кулаки.

– Роу? Ты там? – теперь зовет папа.

Я выхожу из их спальни и сбегаю по лестнице вниз.

– Родная, ты дома. – Папа распахивает руки, ожидая, что я подойду обняться.

Я не могу приблизиться. Ни к нему, ни к кому-либо еще!

– О чем вы думали? – рычу, проносясь мимо них в прихожую, где валяются на полу мои дорожные сумки.

– Нам позвонил Нейт. Сказал, что ты возвращаешься домой. – У папы тихий и спокойный голос. Не знаю почему, но меня это злит еще больше. Ненавижу, когда со мной говорят успокаивающим тоном. А он пытается меня успокоить.

– Перестаньте! Оба! Перестаньте делать вид, что это… нормально! – кричу я, делая медленный круг на месте и указывая на упакованные вещи и поселившуюся в доме темноту. – Ничего из этого не нормально! И не нужно кормить меня враньем!

– Я говорила тебе. Но ты меня не слушал, – тихо бросает мама и, оставив папу, уходит в кухню.

Папа смотрит ей вслед с искаженным от боли лицом. Он расстроен из-за того, что она расстроена, что эта ситуация расстраивает ее. А как же я?

– Эй! Я тут! – щелкаю ему пальцами, привлекая внимание к себе.

Папа молчит, прикрыв рот ладонью и качая головой.

– Не переживай, что она расстроилась. Она права! Скрывать от меня правду было плохой идеей. Вы всего меня лишили! Всего! Джош умер! А должна была умереть я! И теперь я живу, а он мертв. Я даже не попрощалась с ним!

Папа смотрит на меня, не шелохнувшись. Я чувствую, как сзади подходит мама. Она касается пальцами моего плеча, и я дергаю им. Мама не убирает ладони, и я повторно дергаю плечом.

– Роу, милая… – говорит она, и моя оборона дает трещину. Из груди рвется рыдание, но я изо всех сил сдерживаю его, закусив губу.

– Я не попрощалась с ним, – повторяю тише. – Не попрощалась. Меня не было рядом с ним. Он был один. Я… оставила его в одиночестве. И даже не попрощалась…

Глаза наполняются слезами, и я более не могу отгородиться от чувств. Злость не вечна, и моя уже угасает. Убитая горем, я оседаю на пол. Мама опускается вместе со мной, притягивает меня к себе и качает в своих руках. Папа так и стоит перед нами, прижав ладонь ко рту. Из его глаз текут слезы.

* * *