Это пройдет? (СИ)

— Я работаю здесь. И живу. — голос звучит тише обычного. — Решила начать взрослую жизнь и переехала от родителей.

— Могу помочь начать взрослую жизнь. — Макс смотрит на мои губы и приближает лицо.

Между нами остаются считанные миллиметры. Я инстинктивно отворачиваюсь, и Макс мажет по щеке губами.

— Я же говорю – вредина. — он криво улыбается.

Чтобя избежать неловкости, я меняю тему:

— Я думала, ты с друзьями празднуешь. Ты не похож на того, кто провожает год в кругу бабушек.

— Так я и праздную с друзьями, но после двенадцати. Логунов ВИП-зону в «Мяте» забронировал.

Я вопросительно поднимаю брови: «Мол, и что ты здесь делаешь?» Макс продолжает:

— Меня позвали скрасить общество «милой деточки», а я не могу отказать своей бабушке.

Нет, ну что Дора себе позволяет. Что значит скрасить? Тоже мне, сваха нашлась. Я собиралась расслабиться, посмотреть салют и в час пойти спать.

Лебедев снова немного наклоняется ко мне, но теперь держит дистанцию. В глазах нежная насмешливость.

— Но теперь я, пожалуй, задержусь. — щелкает меня по косу.

Пока я соображаю, что ответить. Он берет меня за руку и тянет за собой.

— Идём, Новый год скоро. Даже не знаю, что теперь загадать.

13

Лебедев, я и Анна Петровна сжигаем желание под бой курантов. Дора и Надежда Викторовна игнорируют традицию. Мы пьем шампанское и поднимаемся на крышу смотреть салют.

Несмотря на то, что дом невысокий, вид открывается отличный. На крыше помимо нас ещё жильцы из нескольких квартир. Большинство, скорее всего, отдыхает в центре. Смотрю на ярко освещено небо и снова загадываю тоже самое, что написала на клочке бумаги – «Любовь и стать певицей»

Ещё неделю назад я подумать не могла, что буду отмечать Новый год в кругу едва знакомых людей. Жизнь непредсказуема. У нее всегда свои планы на тебя.

Внутри немного царапает, потому что папа так и не написал мне. Я не простила его. Рядом с болью поселилась вина – самое отвратительное и разрушительное чувство.

Смотрю на яркие вспышки. Дора с подругами стоят прямо у перил. Анна Петровна в белой шубке выглядит крошкой на их фоне.

Мы с Лебедевым стоим на небольшом выступе чуть подальше от всех. Поворачиваю голову и замираю, налетев на его взгляд, как на стену. В его глазах искорки восторга, тепла и тоски.

Я никогда не видела его таким. Искренним. Он всегда казался мне поверхностным мальчишкой.

Он что-то говорит, но я не слышу из-за свиста салюта. Смотрю, как шевелятся его губы, и у меня сжимается сердце. Мне кажется, на то и был расчёт, что я не разберу ни слова.

На улице ветрено и сыро. Больше напоминает позднюю осень чем зиму. В платье и пальто я быстро начинаю мёрзнуть. Словно прочитав мои мысли, Макс без спроса притягивает меня к себе. Я теряюсь. Мне не хочется вырваться и портить момент. Решаю не думать и наслаждаться разноцветными всполохами.

От Лебедева исходит тепло. Макс не курит, от него не пахнет табаком. Его руки обвивают мои плечи. Он касается меня так медленно и осторожно, как будто я – ядовитое растение. Его дыхание щекочет ухо. Гриша пахнет иначе. Он старше и опытнее. Он – мужчина, а Макс – задиристый мальчишка.

Зачем я их сравниваю? Значение имеет только то, что я чувствую. Голос разума здесь бессилен.

За секунду до того, как салют заканчивается, я отстраняюсь. Очарование момента исчезло.

— Поехали в «Мяту», Маслова?

— Хорошие девочки по клубам не шляются. — я отстраняюсь.

Он смеётся. Искренне. Возвращаясь к себе прежнему.

— Вот бабушка тебя не слышит, сейчас бы она тобой гордилась. Она также обычно говорит.

Нас прерывает Дора:

— Идем в квартиру. Хватит на холоде стоять.

Макс никуда не уехал.

Они собрались в третьем часу, когда Надежда Викторовна начала откровенно клевать носом. Такси пришлось ждать очень долго. Новый год, все-таки. Макс выпил и не мог развезти дам по домам.

Эта ночь изменила моё видение. Оказывается, я как и другие, очень люблю навешивать ярлыки. Дора пошла снимать макияж, а я занялась уборкой со стола. Запустила посудомоечную машину, переложила салаты в контейнеры и открыла окна на проветривание.

Сон прошёл. Я сама не заметила, как начала напевать.

— А Магомаева[1] сможешь? — в проходе стоит Дора.

Она переоделась в шелковую пижаму и заплела косу на ночь.

— Почему нет?

Она садится за чистый стол и закуривает. Я становлюсь напротив,оперевшись на спинку стула, прикрываю глаза и начинаю петь. Это напоминает процесс эксгумации. Я откапываю свою мечту, погребенную на самом дне души. Я не просто пою. Я проживаю маленькую жизнь. Душа воскресает и парит отдельно от тела. Не существует забот, суеты, людей, мыслей. Нет ничего кроме истории, которую я пытаюсь прожить в эту секунду. Исполняю первый куплет и припев, а потом замолкаю.

Пульс стучит в голове. Дыхание сбилось. Мне не сразу хватает смелости открыть глаза.

Дора стала моим первым, настоящим слушателем. Все ее внимание принадлежало мне. Пусть это и длилось всего лишь мгновенье. Я открываю глаза и смотрю на Дору. Она отложила сигарету. В глазах стоят слезы.