Это пройдет? (СИ)

— Я подвезу, не переживай. Все равно мимо еду. — он возвращает себе деловитое выражение лица. — Буду краток. Я перевожу тебя из зала на кухню.

Приехали. Непонимающе моргаю.

— Я не умею готовить на скорость, — говорю неуверенно, — я и здесь нормально справляюсь.

— Вера, — он выпускает дым в сторону, — просто будешь работать на заготовках. У нас на кухне не хватает рук.

— Так их и в зале не хватает!

Не хочу работать в этом адовом пекле. У меня и после смены в зале иногда голова от духоты болит.

— Чаевые кухня тоже получает. Зарплата у тебя останется та же. — продолжает Гриша.

— Это из-за Киры? Из-за сраного коврика? Да она меня просто невзлюбила.

— Невзлюбила. — подтверждает Гриша. — Но она – спец, я не могу от нее отказаться, даже если она бывает временами предвзятой.

«Я еще она – подруга Ксюши», – добавляю про себя.

— Мне не нужны ваши скандалы в зале. К тому же, ты грубишь гостям.

— Когда? — обалдеваю от возмущения.

— Вчера, мужчине с черепами на щеке.

— Чего?

Это Кира ему так донесла? Снова закипаю:

— Да это козел отказался за последние четыре кружки пива платить. Сказал, что я долго несла заказ, и пена осела. Брехливый гавнюк.

Гриша пытается сдержать улыбку, а потом начинает хохотать:

— У бабушки набралась? Это ее коронное выражение.

Мне несмешно. Теперь или уходить, или работать в пекле из-за этой стервы.

— Выбора у меня нет, я правильно понимаю?

Гриша перестает смеяться.

— Давай ты пока временно поможешь на кухне, а дальше мы посмотрим, хорошо?

— Окей, я переодеваться. Спасибо за кофе.

Нет ничего более постоянного, чем временное [6].

Иду переодеваться. Злюсь. Никакие призывы к благоразумию не помогают.

Остервенело расчесываю волосы. После тугого пучка очень болит кожа головы. Снимаю рубашку. Переодеваюсь в прихваченную с собой толстовку. Беру рюкзак, пальто и выключаю в раздевалке свет. Звук моих шагов раздается по коридору. Сейчас дверь в будущий кабинет открыта. Здесь еще идет ремонт, пахнет побелкой. Делаю долгий выдох и выхожу в зал.

Гриша снял китель и надевает черный свитер на футболку. У него красивые крепкие руки и плечи. Останавливаюсь и рассматриваю его: плоский живот, хорошая осанка, длинные ноги.

Уверена, найдется много парней, подходящих под это описание, например, Лебедев с Митрошенко вполне соответствуют. Но обожглась я именно о Гришу.

Он переводит взгляд на меня. Я тоже смотрю, не отводя глаз. Подсветка над баром создаёт иллюзию уюта. Последнего пристанища. Снаружи может происходить что угодно, а мы – одни в целом мире.

Словно очнувшись от наваждения, я подхожу к стойке и опираюсь на неё.

— Когда мне теперь приходить? Хотелось бы получить расписание на ближайший месяц, чтобы совмещать с учёбой.

Гриша достает распечатанный график и ведет по таблице пальцем. У него аккуратные ногти. Терпеть не могу неопрятные руки.

— Приходи послезавтра. К четырём. — надевает куртку. — Успею тебе все показать перед сменой. Надень что-нибудь удобное и, обязательно, нескользящую обувь. Скажу Кире, чтобы ближайшие пару дней прислала тебе новый график.

— Хорошо. — лицо у меня, наверное, кислое.

Щиток в баре находится рядом с кофе машиной, поэтому идти до выхода приходится в темноте. Включаю фонарь на телефоне, Гриша идёт за мной. Физически ощущаю его взгляд. По затылку и шее бегут мурашки.

На улице тоже темень. Фонарь не горит.

Очень холодно из-за поднявшегося ветра. Метро уже закрыто. Понимаю, что весь вечер я находилась в сильнейшем напряжении. Болят плечи и поясница.

Гриша замыкает дверь. Я делаю шаг и, не заметив в темноте приличную выбоину, спотыкаюсь. Я бы расквасила нос, если бы Гриша, каким-то чудом, не успел схватить меня за плечо.

— Где же твоя ловкость, кошка. — его голос так близко, что я почти чувствую теплое дыхание. В голосе звучит нежность и насмешка.

Во рту мгновенно пересыхает. Сердце кувыркается в груди, как непоседливый ребёнок.

— Спасибо. Чуть не грохнулась. — поясняю очевидное и снова хватаюсь за телефон.

Дорога пустая. Мы едем в напряженном молчании. За окном мелькают фонари.

Когда мы останавливаемся на светофоре, я поворачиваю голову. Гриша смотрит на меня.

Огни круглосуточного магазина рисуют причудливые блики на его лице.

Он создаёт впечатление человека, которого любили безусловно. Уверенность и самоуважение взрастают только при таких условиях. Выросший в нелюбви – приговорён к пожизненным сомнениям.

Его взгляд падает на губы и тут же возвращается к глазам. Смущенно перевожу взгляд на дорогу. Загорается зелёный. Ещё пять минут, и мы выезжаем во двор.

В окнах горит свет. Странно, Дора ещё не спит. У неё строгий режим для красоты и упругости кожи.

Поворачиваюсь и Грише и даю волю мучавшим меня сомнениям:

— Спасибо, что подвез. И прости за тот поцелуй. — тереблю пояс пальто. — Мне ужасно неловко и.… — закончить не получается, потому что Гриша медленно наклоняется и целует меня.