В словах ее сквозила такая тоска, словно она прощалась с жизнью и с детьми. Соседи, оставшиеся во дворе, вздрогнули от звука ее голоса. Ни один из них не мог потом описать всю степень ужаса, который вселил в них этот голос. Они поспешили в комнату и застали там Судфу, вцепившуюся в ворот галабеи незнакомца. На мгновение все растерялись, потом кинулись высвобождать гостя из рук Судфы. Дети громко заплакали, вторя матери. Оставаться в доме было невозможно. Вышедшие на улицу встретили у двери Гульбана. Привели его, представили гостю как самого близкого друга ад-Дабиша. Гульбан пригласил гостя к себе в дом, но тот отказался, сославшись на позднее время и на долгий путь. Тогда Гульбан предложил проводить его до шоссе. По дороге незнакомец просто и коротко, без всяких околичностей рассказал ему о смерти ад-Дабиша. Рассказывая, почувствовал, что Гульбану уже все известно. Добавил, что хотел поговорить с Судфой, но она набросилась на него, крича, что от него пахнет кровью ад-Дабиша, она, мол, хорошо знает запах его крови. Спасибо, люди выручили. На шоссе незнакомец не стал дожидаться попутной машины, ночью они ходят редко. Пошел пешком. Гульбан предложил проводить его до Тауфикийи и пытался узнать его имя — вдруг понадобится. Но незнакомец имя назвать отказался, сказал, что это может ему повредить, провожать себя не позволил и, оставив Гульбана, зашагал прочь.
Гульбан вернулся в деревню, ощущая в душе странную пустоту. Ему ничего не хотелось. Он еще не ужинал и не получил поденную плату за завтрашний день, не был в мечети, не заходил в бакалейную лавку. Проводив гостя, он было ускорил шаг в надежде успеть управиться с делами, но ему стало не по себе, и он побрел, еле передвигая ноги, как пьяный. Потом надумал пойти к приятелю, такому же молодому парню, как он, рассказать о смерти ад-Дабиша, посоветоваться о том, как быть. В деревне такой разговор вести было опасно. Поэтому Гульбан с приятелем не раз прошли расстояние, отделяющее ад-Дахрийю от «зеленой дороги», уподобившись тем самым влюбленным или ад-дахрийским богачам, которые совершают на закате моцион, дабы разогнать кровь, застоявшуюся от ничегонеделания. Они шли бок о бок, взявшись за руки. Глухим, сдавленным голосом Гульбан пересказывал услышанное от незнакомца.
«В ночь с воскресенья на понедельник я дежурил в приемном покое больницы. Вскоре после полуночи к нам привезли странного пациента: солдат из полицейского участка внес на спине молодого крестьянина. Я помог ему уложить больного на кровать. Солдат прошептал на ухо дежурному врачу несколько слов. Доктор кивнул головой в знак того, что он все понял или что все сделает, — Аллах его знает. Я взял, как обычно, перо, попросил у солдата документы больного, чтобы записать данные в книгу приема. Но доктор велел мне ничего не записывать. Солдат торопился уйти, потому что в участке, по его словам, никого не оставалось. Доктор занялся больным и, осмотрев его, сказал: «Он сильно избит, не выживет».
Потом попросил дать ему лист бумаги без штампа больницы, быстро и сердито написал заключение. Я не спрашивал его о положении пациента — ведь я мало понимаю в медицине. Но думаю, его можно было спасти. Правда, в больнице нет дежурного хирурга, но вызвать хирурга из дома не составляло труда. Очевидно, этого не сделали из-за того, что больной поступил в больницу не обычным путем. А человек он был сильный, я таких раньше и не видел. У него было множество переломов, он истекал кровью, даже из глаз сочилась кровь.
Но за все время, что он провел в приемном покое, он не сказал ни слова, только стонал.
Заключение доктор сунул в карман, хотя по правилам его полагалось подшить в регистрационную книгу. Прежде чем уйти домой, сказал мне, что ему, возможно, потребуется мое свидетельство по поводу этого крестьянина. Когда мы остались одни, ад-Дабиш высказал мне свою единственную просьбу — навестить вас и рассказать все, как было, чтобы судьба его не осталась безвестной. Он несколько раз повторил это слово и делал руками знаки, опасаясь, что я не пойму его как следует. На заре, когда муэдзин вознес к господу призыв о милосердии, ад-Дабиш умер. Я закрыл ему глаза и подвязал челюсть, сложил на груди руки и позвонил по телефону доктору. Доктор приказал тихонько, чтобы никто не знал, перенести тело в морг и ничего нигде не записывать ни о поступлении, ни о смерти больного. В ответ на высказанные мной опасения он успокоил меня, сказав, что утром сам во всем разберется».
«Значит, умер ад-Дабиш».
«Он перешел в другой мир. Будем молить Аллаха быть к нему милосердным».
«Милосердие нужно только живым. Неужели нельзя было его спасти?»
Незнакомец объяснил, что вся больница жила ожиданием визита президента Никсона. Конечно, они занимались ад-Дабишем, но не так, как следовало. Врач, который его осматривал, уже четыре дня работал без отдыха. Кроме того, он терапевт, а не хирург. И вообще, в больнице было чрезвычайное положение.
«Почему чрезвычайное?»
«Из-за визита».