Это просто цирк какой-то!

Уже с полудня начали приезжать городские чиновники, ставшие нашему коллективу настоящими друзьями. Они привозили щедрые дары прекрасной абхазской земли: виноград, апельсины, мандарины, киви, фейхоа стояли в ящиках буквально везде, вино в канистрах и небольших бочках ждало своего часа, прозрачная огненная чача в огромных пятилитровых бутылях покоилась в холодильниках, потеснив мясо для собак. К вечеру уже и горячие лаваши в белоснежных тряпицах оглушительно пахли за кулисами, и очередная свиная туша от председателя одного из колхозов в горах, куда наши артисты ездили с шефской программой, была разделана на шашлык для прощального застолья.

– Сколько раз мы закрывались в разных городах, а не припомню, чтоб так грустно было расставаться с шапито, с городом, с людьми, – печально курит во дворе Андрей Угольников. Игорь Угольников согласно кивает. И вздыхает.

– А мы-то остаемся, отдохнем, вдумчиво насладимся этими горами и морем, наконец-то разглядим все вокруг, – радуется Витька Ковбой, тут же пришивающий крючок к колету.

За сезон я ни разу не видела столько цветов сразу. Ни одна артистка не ушла с манежа с пустыми руками, ни один артист. После парада-эпилога[58], которым артисты прощались со зрителем, манеж завалили букетами. И нам с Давидом Вахтанговичем перепало по охапке чудесных астр и хризантем, и директору Барскому вручили розы, когда шпрех пригласил его на манеж. Правда, и закрытие труппа отработала просто великолепно, на бешеном кураже и драйве – всем очень хотелось показать, насколько мы благодарны городу за эти месяцы дружбы, тепла и гостеприимства.

Все заканчивается когда-то. Закончилось и последнее представление этого сезона в передвижке № 13. Артисты убрали в кофры костюмы, сняли грим, принарядились и собрались за столами во дворе цирка – погода снова улыбнулась нам, было очень тепло и совсем безветренно. Все сидели какие-то торжественные и немножко грустные. Даже важные гости из администрации, подняв (и выпив) благодарственные тосты за коллектив, директора Барского и дружбу навеки, пообещав всемерную помощь в обустройстве зимовки для шапито и остающихся сотрудников, откланялись печальные, что грузинам и абхазам почти не свойственно.

– Да, тысячи закрытий было, тысячу раз прощались мы с друзьями, с цирками, с городами и странами, но так не щемило в душе никогда и нигде. Юра, ты обратил внимание, что за полгода работы этой труппы ни разу даже малейшей склоки не возникло в коллективе? Когда такое было-то? У нас же все трепетные и нежные, артисты же, вспыхивают и взрываются мгновенно, а тут прямо ангелы подобрались какие-то. – Давид Вахтангович и Юрий Евгеньевич курят, прихлебывая вино, и отечески оглядывают застолье. Оба очень довольны.

А я еле сдерживаю слезы – огромный и очень важный кусок моей жизни пока еще медленно, но все ускоряясь, уплывает в прошлое. А тут еще Веня, трубач из оркестра, опять выводит светлую и грустную мелодию, и саксофонист подхватывает ее… Почему-то я ощущаю снова неприкаянное сиротство и надвигающуюся пустоту.

Все, что еще в мае казалось мне важным и нужным, отсюда, из этого теплого ноябрьского дня, выглядит зряшным, пустяковым и надуманным: какое-то там раннее замужество, семья в 18 лет (зачем??), будущие детки, неизбежные дачные сотки, школьные подружки с их полудетскими разговорами и смешными проблемами, те, кого я считала друзьями, не зная, что такое настоящая дружба, собственно дружба, которую я принимала за любовь, пустяковые обиды, планы, казавшиеся серьезными, – все это поменяло цвет и стало микроскопическим. Девочка стремительно повзрослела, увидев и испытав настоящее: труд – до кровавых мозолей, радость от сопричастности – до солнца в голове, любовь – до потери сознания, восторг – до благоговения перед силой и мужеством человеческих существ, счастье – оттого, что ты важен и нужен взрослым людям, необыкновенным, чудесным людям цирка.

Через неделю шапито совсем опустеет. Разъедутся в разные концы страны мои друзья. Они, конечно, еще не раз встретятся в разных программах – мир цирка невелик относительно огромного внешнего мира, но вот когда увижусь с ними я и увижусь ли вообще – вопрос. Еще какое-то время останутся со мной Агеев, ребята, Рита, но уедут в свои жизни и они.

До весны всего пять месяцев. Целых пять месяцев. Скоро уснут зимним сном и огромный купол, и пустые вагончики, и пестренькая, нарядная касса. Рабочие поставят внутри шапито тепловые пушки, включат дежурные прожектора, почистят и уберут алый ковер с манежа, снимут и сдадут в химчистку толстые бархатные чехлы с барьера и занавес форганга. И только Федор Лауш, наш мастер Михалыч и сам шапитмейстер будут жить в цирковом городке – они остаются при шапито на всю зиму.

Что же, Александр Сергеевич сказал очень точно: «И здесь героя моего в минуту, злую для него, читатель, мы теперь оставим…» Но ненадолго и не навсегда.