Читаем Это рекламное пространство сдается полностью

А потом резко дернул Антона за руку, увлекая его за собой в промежуток между киосками. Замелькали низкие ряды торговых палаток, кто-то злобно завыл. Антон обнаруживал себя уже в беге, мчащимся и перепрыгивающим через какие-то коробки с апельсинами, оттталкивающим кого-то с ведрами, звеняще опрокидывающимися на асфальт, мелькнула ушастая дыра в заборе и в носу Антона засвистел пустырь.

– Так что поверь мне, – сказал Антонио, вставая, когда наконец раздался третий звонок и буфет почти опустел, – что клейма настоящие.

– Ты передал мне свою смерть, – печально ответил ему Антон.

– Напрасно ты так думаешь, – потрепал его по плечу Антонио, по-прежнему лучезарно улыбаясь. – Если я кому и передам свою смерть, то только не тебе.

– А почему бы и не мне? – горько как-то проговорил Антон и вдруг взглянул на музыканта с какой-то горькой усмешкой.

– А ты и в самом деле так этого хочешь?

– Я… я не знаю, – опустил голову Антон. – Вот ты…ты знаешь… и как жить, и как умереть. А я наверное лишний как герой.

– Тебе всего только двадцать два. Погоди, распространим варганы и создадим организацию.

– Наверное, я родился лишним, мне все кажется, то серьезным, а то смешным, а то и вовсе ненужным. Не жизнь, а какая-то трагикомедия или комедийная драма, в которой все перепутано. Я до сих пор не понимаю, зачем внешний мир?

– Чтобы обмануть его, – засмеялся Антонио. – Так обычно и тратят опасность самосознаний.

Взгляд полный боли и какого-то светлого отчаяния перед словно бы разверзающейся пропастью, поднял вдруг на Антонио Антон:

– Как ты не понимаешь…

– Да, я, пожалуй, тебя понимаю, – сказал тогда мрачно Антонио. – Но, знаешь… как бы это сказать… Это все же не может выглядеть смешным.

– Но разве это не единственное, что неважно как выглядит? Разве в себе ты не видишь это по-другому? Закрой глаза и ты убедишься, что ничего и никого просто-напросто нет. А это и значит, что есть только это.

– Но ведь рано или поздно придется открыть.

– А что если не открывать?

– Это как никогда и ни с кем не разговаривать.

– Ах вот ты о чем, – усмехнулся Антон и вдруг почувствовал, как рука Антонио сжимает ему запястье. Он вздрогнул, увидев вдруг, как Антонио приближает к нему глаза с каким-то странным, напряженным состраданием во взгляде.

– Не думай, что это слишком просто, – тихо и серьезно сказал Антонио. – Если бы это было так просто, то там, – он бросил беглый взгляд на потолок буфета, над которым невидимо разверзался органный зал, – давно бы уже никого не осталось.

Ступени повели в подземный переход. Антон спускался, стараясь не оглядываться. Одна из стен в переходе была прозрачна. Сначала он подумал, что это витрина подземного магазина. Но это было не совсем так. За стеклом явно двигались части какого-то механизма.

«А, собственно, почему бы и не посмотреть?» – подумал Антон и, стараясь не делать лишних движений, подошел ближе. За бликами отражающихся в стекле ламп и в самом деле он увидел огромный железный организм. Двигались шатуны, вращались маховики, сверкали рычаги и светились втулки. Огромная механическая рука проносилась над железной обоймой и заряжала в нее нарядные разноцветные кегли.

Перейти на страницу:

Все книги серии Рассказы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза