Варвар сидел на цепи. Хозяина он больше не видел. В доме его поселились другие люди. Пищу выставляли в лоханке возле конуры и уходили. Он недоверчиво глядел на нее и все ждал, когда же это мясо начнет крутиться в воздухе, бить его, доводя до неистовства. Когда люди смеялись, он вздрагивал.
Пес не ел. А люди, проходившие мимо, говорили с отвращением:
— Не жрет, о хозяине тоскует.
Через несколько дней пришел старик-чабан. Он отвязал Варвара и увел его. Варвар, сгорбленный, с судорожно дрожащей челюстью, плелся за ним, не спуская глаз с птичьей, слабой стариковской шеи.
Собаки на чабарне встретили Варвара враждебно.
Варвар зарычал, присев по-волчьи, готовясь к бою.
Но старик властно прикрикнул.
Освобожденный от цепи, Варвар стеснялся своей свободы. Он лежал под крыльцом и вылезал только на зов старика. И, когда старик повел его в отару, Варвар все останавливался и озирался. Ему казалось: еще шаг — и цепь рванет его и повалит.
Ночью Варвар загрыз двух ягнят.
Старик сокрушенно глядел на его мокрую морду. Варвар рычал и облизывался.
Ночью старик взял его к себе в хату. Потом принес ягненка и положил рядом. Варвар дрожал и скалил зубы. Ягненок тоже дрожал и жалобно блеял. Варвар вскочил и перешел на другое место, но сколько собака ни меняла места, — старик таскал за ней ягненка и клал рядом. От овечьего запаха Варвара тошнило. Он закрывал глаза и притворялся спящим. Ягненок, прикорнув к нему, заснул. Варвар не спал, не спал и старик. Всю ночь он просидел над собакой.
К собакам Варвар относился с злобным презрением. Но все попытки расправиться хоть с одной кончались плохо. Стоило ему сцепиться с одной, все остальные шли на помощь, и Варвару, несмотря на его силу, всегда попадало.
Ночью Варвар обходил отару. Овцы, прижавшись друг к другу, спали. Залитая лунным светом степь была тиха и неподвижна. В овраге, заросшем бурьяном, метнулась тень.
Припадая к земле, Варвар полз. Он чуял едкий запах волчьего пота.
Волчица лежала, вытянув морду между лап.
И Варвар, вместо того чтоб залаять, как делают это все собаки, сзывая к бою, молча прыгнул.
Грудью ударил он вскочившую волчицу. Зубы Варвара сомкнулись на ее горле, рот наполнился шерстью и кровью.
Волчица скребла ногами, стараясь разорвать ему брюхо. Но Варвар крутился и все сильнее сжимал зубы. Волк, таившийся в кустах, бросился на Варвара, ударом клыка разрезал ему плечо. Варвар упал и завыл в смертельном отчаянии.
Собаки услышали этот вой и дружной стаей бросились на помощь.
Варвар, пошатываясь, плелся к чабарне. Изнемогая, он падал, и тогда собаки останавливались и ждали. Потом подходили к нему и начинали зализывать раны. Варвар, чувствуя собачьи языки, закрывал глаза и трепетал от незнакомой ему ласки.
Варвар стал многоопытным вожаком. Собаки его уважали. Он привык к человеческой ласке, и, если старик забывал поласкать его или поговорить с ним, Варвар бродил весь день подавленный и хмурый. Но беспокойство не покидало Варвара. Ему все казалось, что вернется хозяин и будет хихикать, тыкать в него палкой. Во сне он злобно рычал, и шерсть его шевелилась.
Старик, просыпаясь, спрашивал:
— Ты чего, Варварушка? Блохи… Вот погоди, в табачке искупаю, никаких блохов не будет.
И, повернувшись на другой бок, снова засыпал.
Большое небо
Командир отряда, матрос Белокопытов, отрываясь от бинокля, прокричал в ухо красногвардейцу Григорьеву, чтобы тот пробирался в обсерваторию и принял меры для защиты здания от снарядов.
Григорьев, токарь Путиловского завода, курчавый, низкорослый, приложив растопыренные пальцы к грязной солдатской фуражке, сказал громко:
— Будет исполнено, товарищ командир.
Григорьев объяснил задание посланным с ним красногвардейцам.
— Небо сторожить, ребята, это не коров пасти. Комета какая-нибудь сорвется, они сейчас в трубу посмотрят, а в трубе увеличительные алмазные стекла, через них как есть все видно. Опять насчет религии ими точно доказано — бога нет, а звезды — расплавленный металл. Понятно?
Шел блестящий и крупный дождь. Туман медленно сполз в низину. Отяжелевшие, облепленные грязью ноги разъезжались. Но когда один поскользнувшийся боец, чтобы не упасть, оперся о землю прикладом винтовки, Григорьев грозно крикнул:
— Зубами цепляйся, а оружия пакостить не смей!
Раздобыв лопаты, красногвардейцы копали в огороде землю. Набив ею мешки, они носили их с побагровевшими, склоненными лицами в обсерваторию через внутреннюю железную лестницу и складывали на крыше.
Глядя на грязный пол обсерватории, Григорьев заметил огорченно:
— Ишь, наследили, разуться б надо, ребята. — Потом, указав на купол и на свои босые ноги, добавил: — Чисто в мечети мусульмане, — и громко рассмеялся.
Зябко потирая желтые руки, к Григорьеву подошел худощавый румяный старик в белом халате — профессор Стрижевский. Нервно моргая, он спросил:
— Что тут происходит, господа?
Григорьев, не обижаясь на «господа», бойко ответил:
— А вот вашу небесную канцелярию обороняем: если из тяжелых ударят, вашим трудам крышка.
— Но ведь это обсерватория, — сердито оборвал его профессор.