– Прошу прощения, мистер Готорн, если бы вы разбирались в медицине, то знали бы, что шансы привыкнуть к «Темазепаму» ничтожно малы – именно поэтому я его прописываю в том числе. Единственная опасность – потеря кратковременной памяти, но миссис Каупер никогда не жаловалась на здоровье в целом.
– А она не рассказывала о том, что планирует зайти в похоронное агентство?
– Прошу прощения?
– В день убийства миссис Каупер организовала собственные похороны.
Доктор ошарашенно заморгал.
– Ума не приложу, зачем ей это понадобилось. Уверяю вас, у нее было отличное здоровье, не считая переживаний по поводу сына. Могу лишь предположить случайное совпадение.
– Ее ограбили! – настаивала жена.
– Именно, дорогая. Она не могла знать, что это случится. Чистое совпадение, ничего больше.
Готорн кивнул, и мы откланялись.
– Гребаный придурок, – пробормотал он, как только мы отошли на безопасное расстояние.
– Почему?
– Потому что несет всякую чушь! Ты же слышал – бред собачий.
– Разве?
– А я сказал – придурок. Запиши, не забудь.
– «Гребаный придурок»? Эпитет передать в точности?
Готорн промолчал.
– Только я поясню, что это твои слова, – пригодится, когда он подаст в суд.
– За что? За правду?
Мы перешли к Чарльзу Кеннеди, юристу. Тот в углу разговаривал с какой-то женщиной, судя по всему, с женой. Это был круглый коротышка с вьющимися седыми волосами. Жена примерно такая же, разве что потяжелей. Живут, скорее всего, за городом: у обоих типичный здоровый вид любителей свежего воздуха – румяные щеки и так далее. Он пил просекко, она – фруктовый сок.
– Как поживаете? Да-да, я Чарльз Кеннеди, а это Фрида.
Он был сама любезность. Едва Готорн представился, Кеннеди сразу выдал о себе подробнейшую информацию. Он знал покойную больше тридцати лет и близко дружил с Лоуренсом Каупером («Рак поджелудочной… Выдающийся человек, первоклассный дантист»). До сих пор проживает в Кенте, в Фавершеме; помогал Дайане продавать дом после «той ужасной истории».
– Вы консультировали ее во время процесса?
– Разумеется! – Кеннеди был неудержим; он не разговаривал, он извергался. – Она нисколько не виновата, судья все правильно сделал.
– Вы с ним знакомы?
– С Уэстоном? Виделись пару раз. Честный малый. Я Дайане так сразу и сказал – бояться нечего, и неважно, что там пишут в газетах. Хотя ей все равно туго пришлось, бедняжке, она была ужасно расстроена…
– Когда вы видели ее в последний раз?
– На прошлой неделе.
– На позапрошлой, – поправила его жена.
– В день смерти, на собрании членов правления «Глобуса». Вам, наверное, известно, что в театре учрежден благотворительный проект; мы сильно зависим от пожертвований…
– А какие пьесы вы ставите?
– Ну так… Шекспира, естественно.
С одной стороны, Готорн вряд ли интересовался театром, да и вообще искусством, музыкой, литературой… С другой – проявлял поразительную осведомленность в иных сферах; не удивлюсь, если он нарочно действовал адвокату на нервы.
– Я так понимаю, в тот день произошел некий конфликт?
– Да нет… Кто вам сказал?
Готорн не ответил, а я вспомнил, что Роберт Корнуоллис слышал разговор на повышенных тонах, когда звонил Дайане насчет номера участка на кладбище.
– Она вышла из состава правления.
– Да, но вовсе не из-за разногласий…
– Так почему же тогда?
– Понятия не имею. Просто сказала, что решение принято давно и бесповоротно. Помню, мы так удивились! Дайана всегда живо поддерживала театр, она была движущей силой, активно занималась сбором средств и образовательными программами.
– Ее что-то не устраивало?
– Вовсе нет. Она была членом правления лет шесть; может, решила, что с нее хватит?
Жена беспокойно заерзала.
– Чарльз, нам пора.
– Хорошо, дорогая.
– Вы не могли бы рассказать о завещании миссис Каупер?
– Почему нет? Скоро и так все узнают. Там ничего сложного – она все оставила Дэмиэну.
– Как я понял, сумма довольно приличная.
– К сожалению, я не могу вдаваться в детали. Рад был познакомиться, мистер Готорн.
Чарльз Кеннеди поставил бокал, выудил из кармана ключи и протянул жене.
– Ну что, пошли. Ты поведешь, ладно?
– Ладно.
– Ключи… – пробормотал Готорн, рассеянно провожая взглядом Чарльза и Фриду Кеннеди. Его мысли витали где-то вдалеке. Я вдруг догадался: у Готорна щелкнула некая смутная ассоциация, что-то упущено…
И тут он сообразил… Я прямо увидел: до него дошло. Его как будто ударили. Не то чтобы побледнел – куда бледнее, – однако на застывшем лице явственно проступило шокирующее осознание собственной ошибки.
– Поехали!
– Куда?
– Нет времени. Шевелись!
Готорн уже спешил на выход, оттолкнув официанта. Мы выскочили на улицу, завернули за угол, и он вдруг затормозил, кипя от ярости.
– Да где же хоть одно такси?!
Поток машин, но такси поблизости не оказалось… А, нет, вон подъезжает к женщине с большими продуктовыми сумками на противоположной стороне улицы. Готорн издал невнятное восклицание и ринулся через дорогу, не глядя на поток машин. Памятуя о кладбище сразу за углом, я поспешил за ним, но чуть осторожнее. Визг тормозов, гудки… Готорн уже вклинился перед женщиной.
– Эй! – возмутилась та.
– Полиция! – рявкнул Готорн. – Срочно!