Это случилось в полночь

Обои в двух спальнях выцвели и отставали от стены, одна комната была небольшая и великолепно подходила для кабинета, ее окна выходили на луг, где сейчас паслись ослики. Микаэла сделала резкий вдох – на стене в рамке, выцветшая от времени, висела газетная фотография. Когда Микаэла сняла ее, на стене остался светлый квадратик. Элайджа Аткинс, собиратель местных реликвий, обожал Захарию. Архивная газетная фотография была вырезана из юбилейного, столетнего выпуска. На ней были запечатлены семейства – основатели Шайло, и Захария был одет в костюм, окаймленный кожаной бахромой, на нем были элегантная, но несколько старомодная белая рубашка и высокие кавалерийские сапоги, начищенные до блеска. На груди сверкали медвежье ожерелье и монета, за широкий кожаный пояс крест-накрест были заткнуты дуэльные пистолеты. С одной стороны Захария держал свое «длинное ружье», а другой рукой обнимал за плечи Клеопатру. На ней было голубое шелковое платье, которое описывал Захария, а на кружевном корсаже сверкала такая же монета.

Держа в руках фотографию, Микаэла вышла на заднее крыльцо и села на ступеньки. Что же такое было в Клеопатре?..

Луна была еще яркой, и, увидев длинную скользящую в ночи тень, Микаэла узнала своего брата.

– Что ты здесь делаешь, Рурк? Иди посиди со мной.

– Я увидел огни. Мне нравится это место… в нем ощущается какое-то домашнее тепло. Ты сделала хороший выбор.

– Мой рабочий график сейчас слишком неопределенный. Я нуждаюсь в этом – в уединении, в переосмыслении. Такое ощущение, словно любовь жила здесь, выросла и осталась, ожидая нового шанса, чтобы расцвести.

Микаэла переживала за своего брата, всегда неспокойного, часто вот так блуждающего по ночам. Она протянула ему фотографию в рамке.

– Почему ты ходишь в горы, Рурк? Что тебя тревожит?

– В горах похоронены Анжелика и мой ребенок.

Микаэла положила голову ему на плечо – младший брат вырос и превратился в высокого сильного мужчину, окруженного тенями прошлого.

– Но ведь есть еще что-то?

Рурк внимательно посмотрел на фотографию.

– Клеопатра боролась за то, чтобы вернуть монеты в семью. И ей это удалось. Она потеряла свое обручальное кольцо с рубином – кольцо, которое принадлежало матери Захарии, – браконьер-ворон утащил его и улетел в горы. Клеопатра взяла свой револьвер и отправилась за ним, Захария чуть не обезумел, волнуясь за жену. Помнишь, в его дневнике рассказывается, как они воевали из-за этого. И ее дневник тоже где-то там. Я думаю, ей было бы легче от сознания того, что в маме и тебе есть ее частичка, вы можете заглянуть в ее мысли, и ей было бы легче, если бы ее кольцо вернулось в семью.

– Рурк, невозможно найти ни дневник, ни кольцо. Ты неисправимый романтик.

Микаэла поцеловала брата в щеку.

– Как будто ты не романтик, – возразил он, слегка подтолкнув Микаэлу плечом. – Я ведь Лэнгтри, и если Клеопатра смогла вернуть сокровища Лэнгтри, значит, и я могу. Ты чем-то напоминаешь Клеопатру, если ты не взвинчена и не злишься на саму себя, когда тебе кажется, что ты потерпела неудачу. Но в тебе есть и что-то от характера старого Захарии, если тебя заводят… а Харрисону это часто удается, не так ли? Он заставляет тебя спасаться бегством, сейчас он охотник, а тебе не нравится, когда кто-то устанавливает свои правила.

– Харрисон Кейн – болван, самонадеянный, заносчивый и…

Характер у Харрисона не из легких. Он диктовал условия в их отношениях, как правильно сказал Рурк. Харрисон пробуждал эмоции, которых Микаэла боялась. В этих глубинах чувств, темных и кипящих, которые говорили о том, что он может забрать ее сердце, она уже не была так уверена в себе. Микаэла не хотела вспоминать о том поцелуе, о том неутолимом желании, о яростной вспышке страсти, которую Харрисон мог вызвать в ней. Его руки собственнически охватывали ее спину, ягодицы и тесно прижимали ее к нему. Ей не хотелось признаваться в том, что ее обнимали и ее хотели, в том, что все, что происходило раньше, было механическим и холодным – жалкое подобие той чувственности, которую пробуждал в ней Харрисон.

Но больше всего Микаэле не нравилось поднимающееся изнутри чувство нежности, хрупкое, истинно женское ощущение того, что ее ласкает мужчина, которому дано заставить ее испытывать такие глубокие чувства. Ей не нравилось, что Харрисон вырвал ее из круга безопасных защищенных эмоций.

– Что ты! Он стал совсем другим. Ты называла его нашим «мальчиком-занудой». Судя по твоей реакции сегодня вечером каждый раз, когда он приближался к тебе, – я бы сказал, что ты от него бежишь. Харрисон становится весьма настойчивым, если хочет чего-то добиться. Судя по тому, как он на тебя смотрит, я бы сказал, что это только вопрос времени, прежде чем…

– Я от него не бегаю, и он не «наш мальчик». Я выросла вместе с ним. Я знаю его и не собираюсь вступать с ним в связь. Я и близко не подойду к такому мужчине, как он. Представляешь, он складывает свои носки, а не сворачивает их!

– Да, за это можно и застрелить. – Усмешка Рурка блеснула в темноте. – Иногда у нас просто нет выбора, сестренка.