Это случилось в тайге (сборник повестей)

Подойдя к сопке на стыке распадков, он удовлетворенно усмехнулся: сопка, как ему и помнилось, оказалась крутой и, видимо, достаточно высокой, во всяком случае гребня ее снизу нельзя было увидеть за переломом крутизны. Ольхин не сразу нашел переход через ручей, снова пересекший ему дорогу, но ставший куда шире, и, придерживаясь за стволы деревьев, начал подниматься по склону. Не в лоб, а наискосок — так подъем казался более пологим.

Сделав каких-то три десятка шагов вверх, Ольхин сразу же потерял представление о высоте сопки и о расстоянии, которое он уже одолел и которое еще предстоит одолевать на пути к вершине. Сопка высилась над ним, закрывая все, кроме неба. Опять его со всех сторон обступили деревья. Видимо, оттого стало не хватать света. Ольхин задрал голову, чтобы увидеть его в небе, — и на лицо упала первая снежинка.

Начался снегопад.

— Тебя еще не хватало, — поморщился Ольхин, упорно продолжая подниматься. Потом он уже не взбирался, а просто шел. И опять все заслоняли деревья, тайга. Все, кроме клочков неба, сплетенных черным кружевом веток. Но вершина, с которой он хоть что-то увидит, должна в конце концов быть? Должна. Значит, надо идти вперед, пока не закончится подъем.

Снег повалил густо, хлопьями.

Ольхин в раздумье остановился. Если так будет продолжаться дальше, может засыпать следы, и если он не обнаружит с этой вершины дыма, то… Он не стал задумываться, что произойдет тогда. Не в его характере было задумываться. Но он промок и замерз, начисто замерз — пальцы, когда он стал прикуривать, отказались слушаться. Что делать? Попытаться все-таки дойти до вершины, не сто же километров до нее, или отложить это на завтра? Это тоже было не в его характере — дважды браться за одно.

Раздумывая, он продолжал пробираться между стволами сосен, матеря лезущие в глаза ветки подлеска, ежась, чтобы снежные хлопья не сыпались за воротник, И вдруг понял, именно понял, не увидел — что снег больше не падает. И опять-таки понял, а не увидел, что уже почти смерилось.

Он оторопело свистнул: вот так да! Ночь! Ночь в тайге, на снегу, в одиночестве? Да провались все пропадом, пускай фрайера ищут всякие дымы-крымы, ему это не светит! Ольхин рывком повернулся и, все убыстряя шаг, пошел, а потом и побежал под уклон. Сначала он старался придерживаться своих следов, а потом решил, что дорога у него одна — вниз, к подножию сопки, в знакомый распадок с ручьем. Значит, можно идти напрямик, тем более следов и не видно почти, только время уходит зря — их разгадывать. Последние десятки метров Ольхин не шел, а скатывался. Он спешил: его пугала тьма, в которой и по знакомой дороге чем позднее, тем хуже будет шагать к печке и охапке пихтовых веток в самолете. Но уж зато печку он натопит, если даже фрайера шипеть станут, как в баке! Скинет с себя промокшие тряпки, закурит… И тут внезапно рухнул высокий пень, почти целое дерево, за который он цеплялся, и два или три метра Ольхин вместе с ним катился по склону, А встав на ноги, понял, что спуск кончился.

Он отряхнул снег — тот, что еще не успел впитаться в одежду, — потер одна о другую, чтобы согреть, ладони, голосом кондуктора объявил окружавшим его низкорослым пихточкам:

— Граждане пассажиры, производится пересадка на автобус номер одиннадцать, следующий до конечной станции под названием "Самолет"! — И, оттолкнув спиной березу, к которой прислонился, направился к противоположной стороне распадка. Дошел до косогора, оглянулся на оставленный в распадке след, на сопку, откуда, как на санках, съехал вниз, — и у него вдруг перехватило дыхание.

Это был не тот распадок!

По тому распадку должен, обязан течь ручей! Тот самый, что приведет его почти к самолету. Где этот ручей? Где?

— Ого-го-гооо! — закричал он только для того, чтобы слышать голос, хотя бы свой, — кричать было бесполезно. Идти? Он не знает куда, можно только вернуться по своему следу на сопку, к тому месту, где он решил идти напрямик, но разве что-нибудь увидишь в темноте? А не идти, ждать света — он же замерзнет ночью, он уже начал коченеть! А ведь где-то недалеко самолет, там печка, тепло. И там люди, не пустая тьма, там даже днем, при свете, горел костер… Костер! Вот что ему надо, но ведь сейчас даже сухой палки не найдешь, все засыпано снегом и укрыто тьмой. И вдруг его осенило: пень, в обнимку с которым он катился с сопки! Он же сухой до звона, такой здоровый пнище, и внизу, под сопкой, наверняка можно найти еще обломки, — он же был целым деревом когда-то, этот пень! Ольхин снова перебрел через распадок. Не обращая внимания на холод, руками ощупал прикрытые снегом сучья сухой сосны и только тогда облегченно разогнул спину.