— Однако и гадина же ты, Яков Иванович! Ну и гадина!
Это было разрядкой. Он спокойно толкнул от себя дверь и удивился, отчего та сначала не поддалась. Нажав вторично и посильней, открыл, а выйдя в коридор, увидел испуганно отшатнувшуюся от двери молоденькую девушку в белом, как и у него, халате, с высокой модной прической. Поняв, что она подслушивала, брезгливо поморщился. И, только снимая халат, вспомнил, что девушка — дочь Канюкова, с которой несколько раз танцевал в клубе.
Она думала, что усмехается, но губы только неуверенно искривились. Потом стерла неполучившуюся усмешку тыльной стороной ладони.
«Велика важность — у двери стояла! — мысленно сказала она Черниченко в ответ на его презрительный взгляд. — Может быть, и не подслушивала вовсе, только что подошла. И вообще не виновата, если разговаривают так громко…»
— Подумаешь! — сказала она вслух.
Она рада была бы не слышать разговора в палате, в конце концов она принесла пирожки и просто ждала возле двери, пока выйдет Черниченко, чтобы не помешать. А он еще смеет смотреть такими глазами!
Теперь Светка могла беспрепятственно войти в палату, но что-то заставило ее медлить. Почему-то не хотелось встречаться с отцом, говорить с ним. И она пошла не в палату, а в процедурную.
— Сестричка, — попросила она, положив пакет с пирожками на стул, — передайте это, пожалуйста, Канюкову.
— А ты что сама не отдала? — удивилась сестра.
Светка замялась только на одно мгновение.
— Там у него следователь Черниченко сидит, ну их! Может, дела какие-нибудь, а мне домой надо.
— Оставь, — сказала сестра. — Я передам.
Выйдя на улицу, Светка решила забыть о подслушанном разговоре. Нарочно стала думать о новом пальто Аськи Григорьевой, как пошел бы этот фасон ей и как поглядывали бы парни, приди она в таком пальто в клуб. В связи с клубом и танцами только, честное слово ни почему больше, вспомнила о Вальке Бурмакине. И удивилась, что вспомнила о нем отдельно от грязной истории с отцом, от подслушанного разговора. Как же так? Разве не он виноват во всем? Не было бы этого Вальки, так не было бы ничего: ни происшествий в тайге, ни встречи в дверях палаты. Это из-за него Светка должна теперь слушать, как оскорбляют отца, а значит, и ее, Светку! За что? Почему ей надо стыдиться своей фамилии и думать, что за спиной показывают пальцами: дочь того самого Канюкова!
Девушка бросила возмущенный взгляд на фигуру в форменной шинели, заворачивающую за угол, и, решительно пересекая улицу, закричала:
— Послушайте! Подождите!
Черниченко остановился.
— Могу я узнать про дело Канюкова? — спросила она, не поднимаясь на мостки и поэтому чувствуя себя ужасно маленькой рядом с высоким лейтенантом.
— Такого дела у меня нет, девушка, — сказал тот.
— Ну, дело Бурмакина, какая разница. Я дочь Канюкова.
— Знаю, — кивнул следователь. — На Бурмакина тоже нет дела. Не возбуждали.
Она растерялась на секунду, потом рассердилась.
— Вы можете говорить серьезно?
— Я серьезно и говорю.
— Но вы же назвали отца гадиной, я слышала!
Черниченко вдруг посуровел, начал как-то по-особенному чеканить слова:
— Видите ли, девушка, я тоже с нервами, И когда человека выручают из беды, потому что человек должен выручать, а тот валит на него собственную вину, тогда, знаете… Да, назвал. И не собираюсь отрицать этого.
Светка смотрела на сияющие носки его сапог, словно глаз не могла отвести. Так и не отведя, спросила:
— Значит, отец свалил всё на Бурмакина, да? А Бурмакин совсем не виноват?
— Виноват в том, что лось не затоптал вашего отца насмерть, — взорвался Черниченко, которому почудилась в словах Светки ирония, но тотчас же спохватился: — Впрочем, пока это не доказано еще, что Бурмакин не был соучастником…
— Наверное, не был, — грустно сказала Светка и, перестав прятать глаза, объяснила: — Отец же ушел Бурмакина ловить. А если не поймает — охотиться за сохатым. Я теперь вспомнила весь их разговор.
— С кем? — почти машинально спросил Черниченко.
— Да с Кустиковым же, — утомленно ответила девушка, как отвечают надоедающим глупыми вопросами детям.
Ее откровенность заставила следователя растеряться. Девчонка подслушивала у дверей палаты, конечно ничего не поняв толком, обидевшись за отца, потребовала объяснений и вдруг… Что это, ребяческая наивность или что?