Это случится не завтра

– Не судите столь категорично, Ева, вам не идет. Нет, это не моя цена. Это просто дружеский жест. И пусть вино и было хорошим (а если я говорю «хорошим», это значит реально высокий класс), я не чувствовал себя скомпрометированным ни на йоту. При обычном раскладе я бы сердечно поблагодарил Рема и Сергея, пожал бы им руки, и мы бы больше не встретились.

– Стало быть, расклад оказался необычным. Чем же?

– Нашей беседой. Ту глубину, с которой Сергей – если это, конечно, его настоящее имя – владел вопросами международной стратегии, редко встретишь за пределами лучших аналитических центров и высших правительственных кругов. Когда перед тобой раскладывают по полочкам сложнейшие проблемы, ты поневоле слушаешь.

– Похоже, он прекрасно знал, кто вы такой.

– Мне это стало очевидно уже через пару минут после начала разговора. Я не сомневался, что они с Ремом – крупные фигуры в мире разведки. Все шло очень гладко, и мне было любопытно, что именно они предложат.

– Вы знали, что последует предложение?

– То или иное. Но они не акцентировались на деньгах, и… в общем, хотите верьте, хотите нет, дело вообще было не в этом. То есть не в деньгах. Дело было в идее.

– В идее, как же, – отрезала Ева. – Вы хотите сказать, что апартаменты на юге Франции или яхты с загорающими двадцатилетними сербскими инструкторшами по фитнесу – все это не имеет отношения к деньгам? Что речь идет об убеждениях?

– Как я уже сказал – хотите верьте, хотите нет.

– А кто такой Тони Кент?

– Понятия не имею.

– Закулисный посредник. В сущности, он вам и платил, хотя следы заметал весьма старательно.

– Вам виднее.

– Вы уверены? Подумайте еще раз. Тони Кент.

– Абсолютно уверен. Меня не посвящали ни в какие детали. Не называли никаких имен, даю вам слово.

– И вы хотите сказать, что поверили в это самое их дело? Серьезно?

– Ева, выслушайте меня, прошу. И вы знаете, и я знаю, что мир катится к чертям. Европа рушится, Штатами руководит имбецил, а исламский юг в поясе шахида движется на север. Центр не справляется. На сегодняшний день мы облажались.

– Это вы так видите.

– Это то, как обстоят дела, точка. Мне можно возразить: мол, проигрыш Запада – выигрыш Востока, мол, пока мы тут горим, они греют руки. Но в долгосрочной перспективе все иначе. Наши проблемы рано или поздно становятся их проблемами. Единственный способ добиться хоть какой-то стабильности, единственный способ выжить – сотрудничество главных держав. Речь не просто о торговых соглашениях или политических альянсах, а о том, чтобы все они дружно и энергично взялись за утверждение и защиту наших ценностей.

– А если конкретнее, что это за ценности?

Он подается вперед. Твердо глядит ей в глаза.

– Ева, послушайте. Мы здесь одни. Никто за нами не следит, никто не подслушивает, всем по фиг, о чем мы тут беседуем. Поэтому я прошу: одумайтесь. Вы можете встать на сторону будущего, а можете зациклиться на сгоревших обломках прошлого.

– Вы хотели рассказать о ценностях.

– Я расскажу о том, что перестало работать. Это мультикультурализм и демократия, построенная на правиле наименьшего общего знаменателя. Их дни сочтены.

– И что же придет на смену?

– Новый мировой порядок.

– Созданный предателями и наемными убийцами?

– Я не считаю себя предателем. А что касается убийц – чем, по вашему, занимается Отряд Е? Вооруженное крыло необходимо любой системе, и да, у нас есть свое.

– А зачем вы убили Виктора Кедрина? Его политическая философия, кажется, вполне в вашем духе.

– Так и есть. Но Виктор был еще и пьяница со слабостью к малолеткам. Рано или поздно это вылезло бы наружу и запятнало бы идею. А так он мученик, трагически погибший за убеждения. Не знаю, приходилось ли вам бывать в последнее время в России, но Виктор Кедрин там повсюду. Плакаты, газеты, блоги… Такая популярность ему при жизни и не снилась.

– Назовите мне имя этой женщины.

– Какой?

– Той, что у меня под носом убила Кедрина, а также Саймона Мортимера и бог знает скольких еще.

– Понятия не имею. Вам лучше поговорить с кем-то из отдела по клинингу.

В ту же секунду, не сознавая, что делает, Ева выхватывает из кобуры пистолет и направляет его Крэйдлу в лицо.

– Я же, блин, сказала со мной не играть. Как? Ее? Зовут?

– Говорю же, не знаю. – Он пристально смотрит на нее. – Еще, полагаю, вам лучше убрать эту штуку, пока она не натворила бед. Живой я для вас гораздо ценнее, чем мертвый. Только вообразите, как вам придется все это объяснять.

Злясь на себя, Ева опускает пистолет.

– А вам не мешало бы помнить, на каких условиях вы сидите здесь, беседуя со мной, а не под арестом за измену. Вы сейчас назовете мне все свои контакты и расскажете, как выходите с ними на связь. Какие услуги оказали и какую информацию успели передать. Кто и как вам платит. И сообщите мне имена всех до единого офицеров секретных служб, да и любых других людей, которые продали свою страну этой организации.

– «Двенадцать».

– Что?

– Это ее название. «Двенадцать». Le Douze. Dvenadsat.

Раздается решительный стук в дверь, и в комнату заглядывает солдат, который их сюда провожал.