Это твоя жизнь

За год до моего дебюта в качестве юмориста в лондонском «Палладиуме» я действительно зарабатывал на жизнь выступлениями, хотя публика у меня была другая. Многие артисты эстрады хвастаются умением держать трудный зал. Мне не приходилось выступать дождливым февральским вторником на стадионе «Эмпайр» в Глазго или стоять на помосте клуба «Туннель» в Вулидже, но ни один актер не представит ситуации сложнее, чем битый час распинаться перед классом тормозных подростков в Языковом центре Суссекса. Если я скажу, что у них была замедленная реакция, вы можете решить, что у них была хоть какая-то реакция. Преподавать этой группе английский было все равно что разглагольствовать о квантовой физике перед аквариумом с золотыми рыбками, разве что рыбки хоть иногда открывают рот.

Курсы для начинающих в Языковом центре Суссекса — такое место, куда людей направляли, если не было уверенносш, вышли они из комы или нет. Студенты полулежали на столах, тупо глядя на меня, а я бодро извергал на них нескончаемый поток бессмысленных слогов. «Фа-фа ля-ля фа-фа ля-ля? Фа-фа ля-ля фа-фа ля-ля! Фа-фа ля-ля фа-фа ля-ля». Однажды я действительно такое произнес, просто желая проверить, не вызовет ли это хоть какую-то реакцию, и тут же убедился, что я неисправимый оптимист. Конечно, обучать английскому можно даже тех, сто знает только слова «о'кей», «такси» и «Битлз». Любому языку можно научить всякого, кто хочет научиться, но в этом-то и состояла проблема. Этих подростков сослали в нашу унылую островную провинцию, разлучив с друзьями в Турции, Алжире или Бразилии. Не имея возможности портить кровь родителям, они злились на ближайшего взрослого, каковым оказался я.

— Мяч! — выразительно произносил я, держа в руке мяч. — Мяч! Теперь попробуйте вы, — и указывал на русского юношу в переднем ряду. Секунд через пять он мигал — это был шаг вперед. Максимум реакции, которой я добился за неделю. — Мяч! — подсказывал я снова, ведь, в конце концов, столько реплик так сразу не выучить.

Он смотрел на меня. На этот раз не мигая — шаг назад.

Чуть раньше, на той неделе, я достиг настоящей победы: один из них кашлянул. Мне хотелось позвонить родителям парня и поделиться радостью: «Чудесная новость! Надим жив! Юный Надим кашлянул!» — и они зарыдали бы от счастья, что оживает их сын, который впал в молчаливый ступор, оказавшись заключенным в языковой школе какого-то тоскливого прибрежного городка где-то в Англии.

На Южное побережье я перебрался в возрасте двадцати одного года и временно устроился в языковую школу, где теперь был учителем с самым большим стажем. В Сифорд я приехал с единственной целью: чтобы быть рядом со своей Любовью-до-гроба, но мы разбежались через полгода после того, как полусознательно съехались и нашли работу. Раскаленная добела комета любви сгорела, войдя в атмосферу реальной жизни. Расстались мы мирно, мне достались ее романы Германа Гессе, а ей — интересная жизнь за пределами Суссекса.

Сифорд — не модная столица Западной Европы. Свингующих песенок о Нью-Йорке или Лос-Анджелесе полно, но я безуспешно роюсь в памяти, отыскивая хоть одну строчку, которую спел какой-нибудь синеглазый кумир об унылом потрепанном дачном городке, ставшем мне домом. «Сифорд, Сифорд, мой любимый промозглый морской курорт». Нет, не то. «Хочу проснуться в городе, который в коме в 1957 году».[4] Не греет. Впрочем, в городке есть магазинчик шерстяной пряжи, и если ваша страсть — вязание, то вполне оправданно желание ненадолго съехать с магистрали А259. Я жил в Сифорде уже тринадцать лет, срок небольшой в сравнении со временем, необходимым большинству местных жителей, чтобы найти мелочь на автобусный билет. В этих краях ветер с моря такой сильный, что туземное население растет накренясь. Как искореженные деревья на утесах, иные старожилы столько лет ковыляют вдоль моря под углом в семьдесят пять градусов к суше, что их кости навек застыли в этом положении. Вряд ли удастся здесь организовать курсы по музыке и ритмике для тех, кому за шестьдесят: каждый раз, поворачиваясь, они будут сшибаться лбами.