Это Вам для брошюры, господин Бахманн!

Этот подонок, написал я в своем письме Бахманну, весьма и весьма типичен для журналистского корпуса моей страны, основу которого составляет совершенно непредставимый сброд, они лгут по привычке, просто потому, что не могут не лгать, они напрочь забыли, если когда-нибудь и знали, что на свете существует такое понятие, как журналистская этика; предел их мечтаний – заиметь собственную колонку или стать хроникером и втаптывать в грязь человеческое достоинство, получая за это деньги, причем довольно приличные. Этот очень важный журналист, который собирался брать у меня интервью, вовсе не собирался брать интервью у меня, если вы чувствуете разницу, Бахманн, написал я Бахманну. Вы даже не догадываетесь, насколько лживы и завистливы журналисты моей страны. Они совершенно не могут понять, почему именно жертвы их так называемых интервью, то есть художники и писатели, пользуются известностью и славой, а не они сами. Они не могут с этим смириться, они пребывают в глубоком убеждении, что это несправедливо. Их единственная мечта, как мне кажется, заиметь собственное ток-шоу, вот тогда они пребывают в постоянном, ничем не прерываемом оргазме, ничто не может удовлетворить их похоть лучше, чем открытая демонстрация своей удручающей безмозглости в лучшее эфирное время. Тогда они могут интервьюировать других ведущих таких же кретинских ток-шоу на предмет их обоюдной безмозглости, тогда они могут открыто издеваться над писателями и художниками, которым они втайне завидуют и поэтому ненавидят. Какой подонок, Бахманн, нет, вы только представьте – какой подонок! И это лишь один из десятков тысяч в моей так называемой отчизне, вы даже не догадываетесь, Бахманн, сколько таких подонков-журналистов вцепились в меня мертвой хваткой, когда я имел неосторожность публиковать мои романы, такого количества подонков в других странах просто нет. Их паразитизм непревзойден. Настоящие кровососы – ни в одной другой стране мира это искусство не доведено до такого совершенства. Они хотят иметь все, ничего не отдавая взамен. Бесплатные книги, бесплатные диски, бесплатные концерты. Они торчат повсюду, они размахивают своими омерзительными удостоверениями, прилаживаются, чтобы высосать очередную порцию крови из какого-нибудь художника, из тех немногих, кто еще остался в этой стране, чтобы пожать плоды того, что другие создали кровью и потом, и в благодарность за это пишут невыносимо подлые статьи, а то и вовсе не пишут, просто отнимают у художников время, они выходят из себя, что это не их, а кого-то другого с интересом принимает публика, они вымучивают свои журналистские метафоры – такого качества, что даже парнокопытные удивились бы их тупости, бесплатно жрут, сшибают чудовищные гонорары, марают неудобочитаемые статейки о художниках, которых они в глубине души ненавидят лютой ненавистью, унижают и издеваются, выпячивая себя самих и свой несуществующий интеллект… короче говоря, невозможно представить себе более низкопробную публику, чем журналисты. Они хуже стервятников, написал я Бахманну, сравнить журналистов моей страны со стервятниками значило бы оскорбить ни в чем не повинных птиц. А того мерзавца, о котором я вам рассказал, по-моему, следовало бы запереть в клетку: более отвратительного существа невозможно вообразить. Он, по-видимому, считал, что я должен гордиться оказанной мне честью, что у меня берет интервью такой выдающийся журналист, как он. Он считал, что я должен прыгать от восторга, что мне выпало счастье просидеть четыре часа в одной с ним комнате, с этим ублюдком, с этим куском дерьма. И когда я пишу, что журналисты – это отбросы общества, вы не должны сомневаться, Бахманн, но, впрочем, может быть, вы и сами принадлежите к этому цеху? Не дай бог, Бахманн, не дай бог, потому что тогда я за себя не отвечаю, тогда держитесь от меня подальше.

Хуже всего, когда этот сброд едет за границу, написал я Бахманну, вставив в каретку чистый лист; даже оставим в покое журналистов, хуже всего, когда за границу едет просто кто-то из моих так называемых соотечественников. Из всех мучений, выпавших на мою долю в вашем городе, Бахманн, написал я Бахманну, нет ничего хуже, чем встретить кого-то из моих земляков. Только случайность удерживает меня до сих пор от того, чтобы не совершить какой-нибудь ужасный поступок, в котором я потом бы горько раскаивался. Невозможно описать тот приступ ненависти, который охватывает меня, когда я вижу кого-то из соотечественников в отпуске в вашем, а теперь и моем городе, Бахманн, иногда мне просто хочется покончить с собой. Для меня это пытка, хуже которой нельзя придумать.