...Это вовсе не то, что ты думал, но лучше

Занятая этими мыслями, я не заметила, как мы зашли в какой-то дворик на набережной Мойки. Очнулась я только у суровой стальной двери на первом этаже. Она была опечатанной. Мой провожатый слегка толкнул ее, и распахнулось чрево чужой квартиры. Он сделал приглашающий жест.

— Где мы? — испуганно осведомилась я.

— Это место твоего сегодняшнего ночлега. Хозяев нет и не будет. Можешь располагаться и чувствовать себя свободно.

— Дверь опечатана, значит, здесь было совершено преступление. Веселенькое местечко! А крови на обоях или паласе не будет?..

Я осеклась, заметив резкую перемену. Что-то случилось. Стоящему рядом со мной существу стало вдруг очень больно. Так, что даже меня задело по касательной.

Он закинул голову и замычал, глухо и страшно.

— Что случилось?!

— Ублюдки, — он выплюнул это слово сквозь плотно сжатые губы.

На правой щеке зияла рана с рваными краями. Сквозь нее проглядывало нечто очень отдаленно напоминающее человеческую плоть. На моих глазах рана начала затягиваться и почти исчезла, оставив тонкий рубец.

— Все в порядке, — он провел ладонью по лицу. Холод и яд сквозили в его тоне, и я испугалась, что он станет таким же, как в прошлую встречу, у сфинкса. Но продолжил он мягче и спокойнее: — Ничего страшного не случилось. Просто снесли еще одно из тех зданий, что составляют мою плоть… и мою душу.

— Тебе так больно, когда в тебе что-то рушат?..

— Нет, только когда трогают то, что стояло столетья и могло бы простоять ещё столько же. То, что являет собой мой облик и мою суть. Новостройки и хрущевки мне безразличны, напротив, когда их сносят — ощущение, словно состригают отросшие ногти или волосы. Ладно, хватит об этом. Тебе пора отдыхать!

Его голос звучал сухо и холодно.

— Погоди! — Поняв, что он собирается уходить, я чуть не схватила его за плечо, но вовремя одернула руку. — Я еще увижу тебя?

— Возможно.

— И тогда, наверное, на тебе будет буденовка? Или нет, как его, матросский бушлат?..

Я поняла, что сморозила большую глупость, еще прежде чем он ответил.

— Ты считаешь, что у меня в жизни не может быть мрачных и грязных периодов, которые хочется поскорее забыть?

Ох, и недобрые стали у него глаза… Недобрые и безбашенные, как у Абрека, когда ярость заливает ему мозги. Вспомнился страшный мальчик из сказки Спутника, в ушах загремели беспощадные ритмы Блока из 'Двенадцати': 'Черный вечер, белый снег. Ветер — на ногах не стоит человек!..' Неужели он воплотился в одного из революционных матросов, чей бушлат я сдуру упомянула?

— Прости, я сказала глупость!

— Прощаю.

И он исчез (слава богу — иначе от страха я бы тихо помешалась). Без каких-либо спецэффектов, которые так любит Спутник — просто повернулся и растворился в темноте лестничной клетки.

Я осталась одна.

Дабы разогнать страх, пробормотала вслух:

— Шизофрения прогрессирует.

И вошла в недра незнакомого жилища.

Квартирка оказалась по-мещански обставленной, тесной от мебели и всяких там ковриков, но вполне удобоваримой. Следов от крови на обоях или паркете, к счастью, не обнаружилось.

Отмокнув положенный срок в ванне (в которую беззастенчиво вылила половину стоявшего на полочке шампуня), я забралась на широкую постель и растянулась на чужом белье (чувство брезгливости атрофировалось у меня давным-давно — для жизни в 'Трубе' это ненужное бремя и роскошь). И закрыла глаза.

— Привет…

— Здравствуй!

Все вокруг окутывала лиловатая дымка. Сквозь нее проступали очертания деревьев и скал. Воздух был сладким и густым, он пах лавандой и клюквенным киселем. Герой моих сновидений сидел на земле в двух шагах от меня. На нем была льняная рубаха, длинная и просторная. Голова Спутника была низко опущена, и тут я впервые обнаружила, что у него есть волосы. Это и впрямь стало для меня открытием! Видимо, прежде они всегда были спрятаны или прикрыты головным убором, а теперь волнами укутывали шею и спину. Длинные, густые и темные — лишь две седые пряди надо лбом.

— Где мы?

Он поднял лицо. К моему глубочайшему разочарованию маска на нем присутствовала, как обычно.

— Там, где нет времени. Где кончается мироздание и где оно берет свое начало. Где произносятся самые важные слова.

— Весьма туманно. И что же такого важного ты хочешь мне сказать в этом славном месте?

Он подошел ко мне. Пахнуло засушенными розами и морской соленой влагой. Скрытые фарфором губы выдохнули:

— Это случится завтра.

Когда, после посещения больницы, я вытребовала у него обещание предупредить меня, я не раз думала о том, что почувствую, узнав, что жить мне осталось определенное и очень малое время. Даже после того как мне сказали, что я неизлечимо больна, смерть казалась нереальной и далекой. Чужой. Но вот она — уже своя, совсем близко. Дышит мне в затылок, а может быть, дует в лоб.

На какой-то миг меня заморозило… и вдруг все стало легко и просто. Может быть, это называется катарсисом? Я подалась вперед и уткнулась лицом в жесткое льняное плечо.