— Вас, похоже, это сильно волнует… Детлев, не так ли?.. Детлев, почему вас это так тревожит? — Он не столько спрашивал, сколько размышлял вслух. — Это всего лишь ваша работа, верно? Вы меня вовсе не знаете. Но, похоже, мое положение заботит вас куда больше, чем следовало бы. Значит, вы, скорее всего, действительно любите мои фильмы: я польщен, конечно… или вас особенно занимает проблема режиссера в мире бизнеса. И все же вы работаете в мире бизнеса каждый день. Поэтому позвольте мне сделать контрпредложение. Вы не берете меня в будущее, а остаетесь здесь, со мной. Сомневаюсь, чтобы художник мог добиться успеха вне своего времени. Как я сумею понять 2048 год, не говоря уже о том, чтобы создавать фильмы, которые тамошняя публика пожелает видеть?
С другой стороны, вы вполне знакомы с этой реальностью. Утверждаете, что вам известны все западни и ловушки, в которые я должен попасть. И, бьюсь об заклад, вы достаточно хорошо знаете историю двадцатого века. Подумайте о преимуществах, которые вам это даст! Несколько мудрых вложений — и вы разбогатеете! Хотите снимать фильмы? Мы будем делать это вместе! Становитесь моим партнером! С вашим знанием будущего мы сумеем профинансировать нашу собственную студию!
— Я не финансист, а охотник за талантами.
— Охотник за талантами — мы сможем использовать и это! Вы должны знать всех великих актеров и актрис второй половины двадцатого века, мы успеем раньше других подписать с ними эксклюзивные контракты. Через десять лет мы станем главными в кинобизнесе!
Он шагнул к столу, наполнил стакан и поставил его передо мной.
— Знаете, не расскажи вы мне все в подробностях, я никогда бы не усомнился в том, что вы обычный слуга. Так что вы и сами неплохой актер. Лихо меняете личины! Яго, вливающий яд слов мне в уши. Прекрасно, мы определенно сможем использовать еще и это. Только не говорите, Детлев, что в будущем нет кое-каких аспектов, которых вы хотели бы избежать. Вот ваш шанс. Вдвоем мы сможем навсегда распрощаться с Кернерами этого мира, а еще лучше — преуспеть в их мире и натянуть им нос!
Это что-то новенькое. Мне и раньше сопротивлялись. Несколько раз даже предлагали убираться. Я сталкивался с паникой и недоверием. Но еще никогда «жертва» не пыталась меня соблазнить.
Любопытнее всего, что в словах Уэллса было немало смысла. Может, сумей я доставить его в наше время, и мое будущее было бы обеспечено, но, похоже, этому не суждено случиться. Все, что я наговорил Уэллсу о его судьбе — отсутствие настоящей семьи, распри с киномагнатами, печальные перспективы, — в той же степени относилось и ко мне. И поскольку я сжег этот период времени во Вселенной, добираясь сюда, никто из будущего не явится за мной, как бы я того ни желал. Я мог бы ставить фильмы вместе с Уэллсом, а когда-нибудь сумел бы снимать и без него.
Но тут мой взгляд упал на яуф с фильмом, и я мигом взял себя в руки. Слишком хорошо я знал биографию Уэллса. Окружающие не предавали его. При случае он сам был не прочь совратить и обмануть даже самых верных друзей. Это всегда была любовь на его условиях.
— Спасибо за предложение, — кивнул я. — Но мне нужно возвращаться. Идете со мной?
Уэллс сел на соседний стул и улыбнулся.
— Можете доложить директору вашей студии или тому, кто вас послал, что я оказался куда более крепким орешком, чем ему представлялось.
— Вы горько об этом пожалеете.
— Посмотрим.
— Я уже все видел. И вам показал. Лицо Уэллса потемнело.
— Да, это было неприятно, — сухо заметил он. — Но теперь, похоже, наши дела закончены.
Значит, ничего не вышло, и по возвращении меня не ожидает ничего хорошего. Остается один шанс спасти свою репутацию.
— В таком случае, если не возражаете, я возьму это.
Я потянулся к яуфу с «Амберсонами». Уэллс с поразительной быстротой взметнулся со стула и успел схватить яуф чуть раньше меня. Выпрямился и прижал к себе яуф, стараясь устоять на покачивавшейся палубе.
— Бросьте, Орсон. Почему вы не хотите, чтобы мы получили ваш фильм? Целое столетие после провала предварительной демонстрации в Помоне никто не видел вашего шедевра. Это Священный Грааль утраченных фильмов. Какой смысл скрывать его от остального мира?
— Потому что он принадлежит мне.
— И будет по-прежнему принадлежать вам, даже если вы отдадите его. Разве вы снимали его не для того, чтобы тронуть людские сердца? Чтобы зрители им восхищались? Подумайте о…
— Я сам скажу вам, о чем подумать, — перебил он. — Подумайте об этом.
Он схватил яуф за проволочные ручки, развернулся и раскачал тяжелую металлическую коробку, как метатель молота, прежде чем размахнуться и швырнуть ее через борт. Отпустив яуф, он споткнулся и судорожно схватился за поручень, чтобы не упасть. Яуф описал дугу в лунном свете, с тихим плеском упал в воду и мгновенно исчез.
Я работал с видеомонтажером, когда в квартиру вошла Мойра. Она не потрудилась постучать, впрочем, как и всегда. Я допил остаток джина, остановил на экране изображение Энн Бакстер и развернулся в кресле.