Это всё зелье!

Я с самого начала был в курсе о ее проблемах с самоконтролем, но о том, что она при этом еще и балуется колдовством, и подумать не мог. Смесь взрывоопасная для молодой неокрепшей оборотнихи. Она и училась на дому, чтобы соседи за спиной не шептались о ее припадках.

Об остальном, думаю, вы уже знаете, ну или, по крайней мере, догадываетесь. Сначала она во время одного из приступов чуть не убила меня, потом были следствие, инспектор, надзор. Мне кое-как удалось убедить окружающих, что я — пятнадцатилетний малец — готов взять ответственность за это непредсказуемое существо.

Я думал, что справлюсь, честно. Но с каждым днем в том, что она мне действительно нравится, приходилось убеждать себя едва ли не силой.

Все в моей жизни стало по-другому: появление Василины, Наставников, вдобавок ко всему наши отношения с Тиной катились в темную пропасть. Не скажу, что в этом не было моей вины. Все стало слишком сложно, я уже не мог полностью контролировать ситуацию.

Мне все время казалось, что Тина что-то подозревает и мысленно меня осуждает. Сейчас я уверен, что все это было лишь плодом моего воображения, но тогда, каждый раз глядя в ее глаза, я видел там свое презрение к самому себе.

Скажете, мы с Тиной были друзьями, я мог ей все спокойно рассказать, и она бы меня простила и поддержала? В то время я сильно в этом сомневался, но что было гораздо хуже: Василина оказалась очень ревнивой девушкой. А если учесть еще и опасность, которую она представляла для окружающих, то больше чем за нашу дружбу я тогда боялся за — ни много ни мало — Тинину жизнь. То, что Лина не была собакой, которая «лает, но не кусает», я убедился на себе, больше подтверждений мне не требовалось.

Лекарь Тоб говорил, что такое иногда случается с оборотнями, которые в детстве испытали сильный шок. В том, что детство до удочерения у Лины было непростое, я и не сомневался. Были ли в этом виноваты ее родители или наоборот: с ее родителями случилось что-то, чего она не смогла пережить, — я узнать так и не смог. Едва я пытался спросить, Лина начинала часто и резко дышать, будто бы еле себя сдерживала. Но скорее всего, так оно и было.

А потом была вечеринка в честь помолвки. До сих пор не знаю, какой леший меня дернул за ногу пригласить туда Тину. Я знал, что она на меня сердится. Знал, что это была плохая затея. Ко всему прочему, Лина могла разнервничаться, и тогда плакала ее амнистия.

Но правда в том, что в то время я отчаянно нуждался в Тине. Я хотел, чтобы все произошедшее оказалось страшным сном и я никогда не встречал девочку с золотой рыбкой во рту. Я хотел, чтобы Тина заставила меня одуматься, перестать строить из себя святого благодетеля и просто жить своей жизнью.

Но когда она сказала, что любит меня, я словно получил удар под дых.

Сказать честно, до этого я никогда не воспринимал ее в этом смысле. Для меня она была лучшим другом, младшей сестрой. Однако после того разговора я понял, как ей на самом деле было тяжело. Я хотел обнять ее, утешить, но я не хотел по понятным причинам давать ей надежду на то, что все образуется. У меня не было выбора: мы должны были перестать общаться.

И все же, когда я перестал видеться и разговаривать с Тиной даже в стенах академии, Лина все равно продолжала ревновать. Надо сказать, небезосновательно. Я отказывался убирать наше с Тиной совместное фото, висевшее на стене. Мы рисовали цветными мелками на асфальте наш собственный план побега. Иногда мне хочется, чтобы теперь для нас с ней все было так же легко и просто, как тогда, когда нам было двенадцать.

Если бы дело ограничивалось только фотографией, это бы не вызвало таких подозрений. Но часто, сидя с мамой в гостиной, я говорил с ней о Тине. О том, какой она замечательный друг и как я по ней скучаю. Несколько раз, забывшись, я назвал Василину Тининым именем. За это ни один мужчина во всех Плоских землях не может быть прощен.

Однажды Лина даже порывалась отправиться к Тине домой, чтобы выяснить все окончательно и бесповоротно. Я не мог этого допустить. Мы ругались, все чаще и больше, она обедала у нас все реже, а я все меньше беспокоился. Мне казалось, что чем меньше теперь ее в моей жизни, тем лучше. Я думал, все само собой рассосется. Ну и, конечно же, я ошибался. Все становилось только хуже. На следующий день после расторжения помолвки Лина исчезла, не оставив даже записки.

Как же это характерно для таких самонадеянных людей, как я — погнаться за двумя зайцами, а остаться с носом. Впрочем, так мне было и надо.

Со временем, обучившись искусству анимагии, я стал оборачиваться котом и наблюдать за Тиной. Это было удобно, потому что мне не надо было ничего объяснять, и я мог все время находиться рядом с ней.

В реальности мы с ней по-прежнему не разговаривали. Долгих два года я продолжал трусливо прятаться, ведь больше всего я боялся рассказать ей о том, что чувствую к ней теперь, и получить отказ. Терпеть не могу отказы — это мой третий и главный недостаток.