Этология стадных животных

Тогда новая, молодая отара примет заботу чабанов. Жизнь людей здесь измерена жизнью отары. Мой первый выход в горы был и первой проверкой на выживаемость. Не все могут работать на высоте четыре тысячи метров, и большинству людей требуется привыкание. Еще накануне я делал пробежки, пытаясь почувствовать, хватает ли дыхания и сил. Почему-то стеснялся такого занятия и старался, чтобы чабаны его не видели.

Теперь же надо было штурмовать крутой подъем, к тому же не отставать от отары, довольно споро вползавшей наверх. К моей радости, работа на высоте оказалась для меня нетрудной. По крайней мере хватало воздуха, не было головокружения. Однако лазать по крутым склонам само по себе было делом нелегким.

Отара шла сплошной массой вверх по ручью недолго. Я насчитал лишь две тысячи своих шагов. Потом Тойчо, поднявшись выше овец, закричал: «Кой, кой! Та! Та!» Начал свистеть, и тотчас отара, сбавляя ход, стала растекаться по склону на выпас.

Всюду по снегу были натоптаны тропинки, по которым семенили вереницы овец. Они бодро разбивали снег, добирались до травы, кормились. Однако те, что двигались впереди, были непоседливы, и вскоре вся масса вновь устремлялась за ними.

Зубья скал частоколом окружали наше урочище. От скал по ложбинкам спускались каменистые, обдутые ветром осыпи. Ниже они переходили в снежные поля, по которым тут и там прочертили дорожки скатившиеся сверху камни. В нескольких местах, там, где зубья скал почему-то были выбиты, начинались долины ручьев, быстро углублявшихся в лабиринт мелких хребтов, сбегавших к поляне, где кошары.

Сверху было хорошо видно, как поднимаются по ручьям отары. В нашем урочище их жило четыре: две на поляне, еще две по боковым долинам. Поднимаясь, мы сверялись с тем, как двигаются наши товарищи.

К двенадцати мы выбрались к подножиям осыпей. Прямо над нами, уже совсем близко, возвышалась красная пила скал. Над ними — только небо. Овцы тут же рассеялись, прекратили движение, жадно кормились. Чуть позже или раньше на такую же высоту поднялись и наши соседи.

Удивительное чувство испытывают чабаны, глядя на мир с высоты, взмахами рук приветствуя товарищей, таких же, как и мы, поднебесных работников. Тойчо взял у меня бинокль, поочередно взглянул на друзей. Ближе всех к нам пасли Харбек и Бере, за Карасу ходила отара Джалаля, дальше всех братья Мойдуновы.

Пока овцы разошлись по плоскотинам, мы с Тойчо развели костерок, вскипятили чай, перекусили. То же самое делали и соседи. И у них поднялись к небу белые дымки. Было совсем тихо. Слабое зимнее солнце почти не согревало горы, воздух не колебался над ними теплым маревом, и величественная панорама вокруг была неподвижна. Мирные костры наших товарищей делали горы обжитыми. Мы были с Тойчо не одиноки.

Тойчо тронул меня за рукав, показал вниз, где двое всадников, не торопясь, шагом ехали над ущельем.

— Уку и Бере, неразлучные товарищи, куда-то поехали. — Тойчо внимательно рассматривал их в бинокль. — Взяли с собой сумы, куда могли поехать?

С высоты мы долго провожали всадников взглядом. Тойчо все не мог успокоиться, размышлял, куда бы мог поехать старший брат.

Вечером, подходя вслед за отарой к дому, я мысленно перебирал, что успел за день сделать. Измерен проход отары за день, сколько шагов пройдено ею маршем, сколько с выпасом. Сделана первая схема урочища, на ней нанесен путь отары. Я уже представлял себе, как со временем вся схема покроется сетью пройденных маршрутов. Станет ясен порядок использования отарой пастбищ. Нужно будет измерить глубину снега на склонах, описать растительность. Особую свою задачу я видел в изучении скоплений животных. Еще по Туркмении мне были знакомы «походные колонны» — цепочки марширующих друг за другом животных. Но здесь, в тесноте гор, значение этих колонн неизмеримо возрастало. Овцы рассыпались по склонам лишь ненадолго, вскоре вновь устремлялись друг за другом вперед. И если чабан вовремя не перехватывал их, вся отара начинала маршировать, неизвестно в какие дали. Тойчо в таких случаях говорил: «Кой кеттен» (баран пошел). Бежать по крутым склонам через глубокие ущелья наперехват отаре было нелегко. А крики запрета: «Кой… кой… та… та…» — не всегда останавливали овец.

Я заметил, что Тойчо знал места, где отара могла уйти, заранее отрезал овцам путь. Он старался не допустить, чтобы отара бросила пастьбу, вмешивался, останавливал возникшее «течение». И все же это явление было главной бедой для чабана, а для меня — лакомой проблемой.

Уку встречал нас у кошары, корм был уже рассыпан по корытам, словно старший чабан никуда не отлучался. Делать мне было нечего, и все же я не хотел раньше товарищей уйти в дом. Вместе ходили, одинаково мерзли, неудобно было делать себе поблажку.